Глава 1. Разбитое зеркало миров
Раннее морозное утро. Я проснулась сегодня еще до рассвета. За окном было темно и противно. Шесть утра, а за стеклом – кромешная зимняя мгла, которую даже фонари не могли разогнать, только подсвечивали тяжёлые, сырые хлопья снега, лениво валившие с неба. Будильник трещал так, будто хотел не просто разбудить, а вызвать расстройство слуха. Выключив его движением, отточенным до автоматизма, я ещё пять минут просто лежала, уставившись в потолок. В голове гудело от вчерашней ночи, проведённой за конспектами по искусству Северного Возрождения. Нежно потянулась, костяшка хрустнула приятно и громко. Птицы стучали своими клювами по окнам.
День начинался с ритуала. Сначала – в душ, чтобы смыть остатки сна горячей водой, которая на несколько минут делала зиму за окном не такой уж пугающей. Потом – на кухню, под звуки радио «Культура», где уже пахло кофе. Мама, настоящий алхимик утра, уже колдовала у плиты.
– Сырники или омлет? – спросила она, не оборачиваясь, помешивая в сковородке что-то золотистое. – Сырники, – мой голос ещё скрипел ото сна. – Сметаны побольше, мам. – Ты тепло оделась? На улице метель. – Мам, я в курсе. Я вчера из окна библиотеки на неё смотрела, пока Босха изучала. – Опять до ночи? Глаза сломаешь. И шарф не забудь. Красный, вязаный. Пока мама напоминала про шарф, я уже доедала последний сырник. Кофе делал свое дело – мир становился четче и дружелюбнее.
Потом – макияж. Небольшой, почти незаметный ритуал перед зеркалом в прихожей. Тоник, увлажняющий крем, чтобы мороз не сделал кожу красной и шелушащейся. Немножко тонального средства, чтобы скрыть следы вчерашней бессонницы. Щеточкой подвести веки – не стрелки, а просто подчеркнуть разрез, сделать взгляд яснее. Пудра, чуть-чуть румян теплого оттенка и прозрачный блеск для губ. Никакой помады – на парах не до того, да и не любила я это. Сделала быструю укладку феном, чтобы волосы не замерзли на улице.
Одевалась я всегда слоями, потому что очень сильно мерзла. У меня так было с детства. Руки вечно ледяные. Хотя все вокруг говорят, что если руки ледяные, значит сердце горячее. Первый слой – тонкое шерстяное платье-водолазка и утепленные леггинсы. Второй – объемный свитер цвета бордо, почти такой же старый, как и мой интерес к искусствоведению. Джинсы, плотные, утепленные изнутри мягким флисом. Потом – зимние ботинки на толстой подошве, которые мама называла «противоганами», но которые никогда не протекали. И, наконец, пуховик до колена, шапка-бини, и тот самый красный вязаный шарф, который мама когда-то связала сама. В сумку – конспекты, планшет, паспорт, кошелек и термос с остатками кофе.
