Глава 1. В которой заключается контракт, а экономика трещит по швам
Лорд-канцлер Тирпиус ненавидел понедельники с той изысканной, выдержанной в малахитовых тонах ненавистью, которую способны взращивать лишь бессмертные, обречённые вечно разгребать административный ад. Именно по понедельникам Его Величество Король Люциан Вечносияющий, чей интеллект, подобно капризному ночному цветку, раскрывался раз в неделю и тут же осыпался лепестками бредовых идей, обычно являл миру плоды своего «созерцания». Под созерцанием, как все прекрасно понимали, подразумевалось долгое и пристальное разглядывание собственного отражения в любой полированной поверхности, после которого монарху неизменно приходило в голову, что мир недостаточно хорош для такого лица.
Плодом прошлого понедельника стал «Налог на тусклость» – гениальное фискальное изобретение, обложившее штрафами всё, что отражало свет хуже, чем слеза умиления на щеке патриота. Последствия были предсказуемы: Тирпиус в авральном порядке учредил Гильдию Полировщиков, открыл в Столичной Академии кафедру теории бликов, а казна, и без того тощая, как гоблин после диеты, исторгла последние монеты на закупку воска у гномов. Гномы, эти приземистые циники от экономики, взиравшие на их королевство с едва уловимой усмешкой, теперь владели практически всем золотом короны и использовали его как кровельный материал для своих садовых беседок.
Нынешний шедевр прибыл, как и положено, на бархатной подушке цвета «закат над выжженной равниной». Доставил его паж, чьи скулы, по высочайшему вердикту, были признаны «недостаточно выразительными» и потому обречены на вечную ссылку в провинциальную гардеробную. Бумага, пахнущая ирисками и самодовольством, гласила кратко и ёмко: «Запретить облака. Они портят освещение. И настроение. И вообще, сомнительные с эстетической точки зрения образования».
Тирпиус, чьи собственные плечи поникли под тяжестью грядущего бюрократического кошмара, совершил классический тройной взгляд. Сначала – в окно, где хмурые, эстетически невыдержанные облака нагло клубились над столицей. Потом – в несчастный сейф, где жалкая горстка золотых яростно намекала на суицидальные попытки королевства впрыгнуть в нищету. И наконец – на кипу жалоб от гоблинов. Те, чьё право на грабёж было священным и неотъемлемым, вывели каллиграфическим почерком (наняли безработного летописца), что блеск отполированного до ослепительного идиотизма города вызывает у них мигрени и моральные страдания во время вылазок, мешая сосредоточиться на профессиональном разбое.
