Свет просачивался сквозь щели ставен – серый, неохотный, обещавший дождь. Элеонора лежала неподвижно на узкой постели таверны, изучая деревянный потолок над головой. Трещина в древесине напоминала реку или молнию, русло, прочерченное временем в мягкой сосне. Она не могла решить, что именно, и это не имело значения. Трещина была просто трещиной, потолок просто потолком, а она просто телом, которое проснулось, потому что так устроено: тела просыпаются.
Где-то внизу кто-то кашлянул – глубокий, влажный звук, прорывающийся сквозь половицы. Затем снова тишина, плотная и ожидающая, тяжёлая от утренней сырости. Даже в дешёвых придорожных тавернах мир просыпался медленно, нехотя, словно не желая встречать новый день. Элеонора понимала это нежелание. Каждое утро требовало решения: встать. Продолжить. Существовать ещё один день.
Она сосчитала до тридцати. Старая привычка, вбитая в плоть годами до того, как стала инстинктом. Виктор учил просыпаться без резкости, всплыло в памяти, голосом, который она больше не слышала наяву. Оценить окружение, вспомнить, где ты, найти выходы, прежде чем двигаться. Враг не ждёт, пока ты протрёшь глаза.
На тридцать один она села. Спина выпрямилась по линии, ноги опустились на холодный пол. Никаких потягиваний, никаких зевков – движение было точным, как шестерня, встающая на место в механизме. Холод от необработанного дерева проникал сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Она это зарегистрировала – температура, текстура – но не отреагировала. Холод был просто информацией. Полезным фактом или бесполезным, но не требующим эмоции.
Элеонора встала, подошла к окну. Ставни неплотно прилегали друг к другу, оставляя щель в ладонь шириной. За окном простиралась улица маленького городка – Торнхейвен, так трактирщик назвал это место вчера вечером, когда она молча положила монеты на стойку. Камень булыжной мостовой блестел от росы. Дым поднимался из труб редких домов, чьи жители уже разожгли очаги. Тележка, запряжённая усталой лошадью, медленно катилась к площади – вероятно, фермер вёз товар на утренний рынок. Обычный мир. Живой мир. Мир, в котором она присутствовала, но не принадлежала.
Она отвернулась от окна.
На стуле у кровати лежала одежда – аккуратно сложенная, каждый элемент на своём месте. Она всегда складывала так. Порядок снаружи, когда внутри был только механизм, исполняющий функцию. Порядок помогал не думать о том, что под механизмом, возможно, ничего не было. Или было, но слишком сломанное, чтобы называться человеком.
Элеонора посмотрела на груду ткани и металла. Вдохнула. Выдохнула. И начался ритуал.
