Федор Иванович замер у двери своей квартиры, прислушиваясь к гулу за спиной – гул уставшего лифта, гул будней, гул собственной жизни. Ключ в замке поворачивался с тихим стоном, будто предупреждая: «Не ходи». Пять лет до пенсии. Когда-то этот срок казался спасительным берегом, а теперь напоминал приговор.
Дверь отворилась, впустив в лицо запах старого ковра и натянутого, как струна, молчания.
– И где тебя черти носят? Восьмой час на дворе!
Галина стояла посреди коридора, уперев руки в боки. Ее фигура была монументом упрека. – Опять забыл? Дача! Огурцы мои третий день без воды сохнут, а он, милок, по конторам шляется!
«Галчонок». Когда-то это прозвище было ласковым, теперь оно резало слух. Оно напоминало о той, другой Гале, с смеющимися глазами, а не с вот этим, вечно поджатым ртом.
– Галчонок, прости… Трубы в седьмом доме прорвало… – его голос звучал извиняюще-устало, как заезженная пластинка. – В выходные, слово даю…
– Слово! – фыркнула она. – У бесхребетного и слово гнилое!
Ее ладонь, резкая и легкая, толкнула его в лоб. Не больно, но унизительно. От этого жеста пахло чем-то старым, детским бесправием.
Федор Иванович, не говоря ни слова, опустился на табурет в прихожей. Спина ныла предательски. Каждый шнурок на ботинке развязывался с усилием, будто он развязывал узлы собственного терпения.
– Иди ешь. Борщ на столе. И чтобы я тебя у телевизора не видела! Нечего мне дом облучать, у меня цветы вянут, – бросила она, удаляясь в зал.
Он послушно побрел на кухню. Воздух был густой, наваристый, пахло свеклой и лавровым листом. На столе ждала его тарелка, аккуратная, одинокая. «Чесночка бы…», – мелькнула привычная мысль, и тут же угасла. Нельзя. Буду вонять. Гальчонок не любит.
Он поднес ложку ко рту, и взгляд его скользнул по холодильнику. Там, под магнитом, жила другая жизнь. Два двадцатилетних счастливца смотрели на него с выцветшей фотографии. Щеки румяные, глаза горят, впереди – целая жизнь.
«И куда она ушла?»– беззвучно спросил он у того парня с фотографии. Тот безмятежно улыбался в ответ.
Ложка опустилась в тарелку. И тут, сквозь тяжесть быта, в сознании всплыла спасительная мысль: «В эти выходные Пашка приедет…»
Сын.Внуки. Пока Галина будет занята невесткой, у него появится короткая передышка. Шанс побыть не «бесхребетным» Федором Ивановичем, а просто дедом.
И на лице его,помимо его воли, расплылась редкая, теплая улыбка. Ему было ради чего дотерпеть до выходных.
Федор Иванович, аккуратно помыл за собой тарелку и поставив ее на сушилку, замер в тишине кухни. Он прислушался. Из спальни доносилось ровное, громкое сопение.
