Иногда спасти свой дом – значит рискнуть всем, что в нём есть.
Казалось, счастье наконец-то обретено. Лавка Крапивки и Луки на лесной опушке стала тёплым мостом между миром людей и магией леса. Но однажды утром в их дверь постучалась настоящая беда – не злая, а равнодушная и неумолимая, как сама смерть.
Из глухой чащи является Сильван, древний дух Перволесья, чтобы стереть с лица земли всё «лишнее»: тропинки, избушки и саму власть Лешего. Чтобы спасти свой мир, Крапивке, Луке и их верным друзьям предстоит шагнуть в разлом на краю реальности – в умирающий мир, где магия обратилась в прах, а надежда – в ядовитый туман. Их оружием против вселенской пустоты станут не заклинания, а память, и цена победы окажется выше, чем они могли представить.
Тишина была его царством.
Леший-Боровичок знал в ней каждый оттенок. Знавал тишину звенящего январского утра, когда мороз рисовал узоры на соснах. Знавал тишину летнего полдня, густую и медовую от пчелиного гула. Знавал настороженную тишину перед грозой, полную скрытого напряжения.
Но эта тишина была иной. Она пришла с рассветом, прокрадываясь по земле, как ядовитый туман. Она была поглощением. В ней замирал стрекот кузнечиков, обрывалось пение зарянки на полуслове, замолкал даже шепот ручья подо мхом.
Боровичок стоял на краю Серебряной поляны, в самом сердце своих владений, и чувствовал, как тишина пожирает знакомые шумы один за другим. Он, чья ступня чувствовала каждый проросток папоротника, а уши слышали, как дышит спящий медведь за три версты, – он почти ничего не слышал. Лишь собственное неровное дыхание и навязчивый, едва уловимый гул, доносящийся со стороны Глухой чащи.
Там, где вековые ели смыкались в непролазную стену, воздух начал мерцать. Не так, как мерцает солнечный свет сквозь листву. Это было похоже на дрожь больного тела. Прозрачная плёнка реальности истончалась, и сквозь неё просачивался запах, от которого сводило зубы – запах пыли, остывшего металла и чего-то неродного, чужого.
И тогда он увидел Его.
На опушке Глухой чащи, неспешной и величавой поступью, ступил из туманной дымки Сильван. Его шерсть отливала лунным серебром, а рога были словно сплетены из живых ветвей и звёздного света. Глаза, тёмные и бездонные, как лесные озёра, смотрели не на Лешего, а сквозь него – в самую суть вещей.
Дух Перволесья остановился, и его копыто едва коснулось мха. И в этот миг Боровичок почувствовал это – его собственная сила, многовековая власть над чащей, дрогнула и попятилась, как живое существо. Чары, что держали тропы на своих местах и шептали зверям дорогу, растворялись в безразличном величии Сильвана.
