Сначала не было ничего.
И это «ничего» было совершенным.
Ни боли, ни страха, ни холода. Абсолютный, стерильный ноль по шкале Кельвина. Я не знал, кто я. Я не знал, что «я» вообще существует. Была только точка сингулярности, подвешенная в бесконечном бархатном вакууме. Если бы у меня был голос, я бы сказал, что это похоже на космос, каким его рисуют на картинках в школьных учебниках – глубокий, черный, равнодушный. Но голоса не было. И учебников не было. И памяти.
Это был идеальный покой. Нирвана, о которой врали буддисты. Они думали, что ее нужно достигать годами медитаций, истязая плоть постами и молитвами. Глупцы. Достаточно было просто умереть.
Или нет?
Слово «умереть» возникло из ниоткуда, как рябь на зеркальной поверхности воды, в которую бросили камень.
Что такое «умереть»?
Это значит – выключить свет. Щелчок – и тьма. Это конец.
Но я… мыслил?
Слабый электрический импульс пробежал по ткани небытия. Зуд. Раздражающий, назойливый зуд где-то на периферии Вселенной.
«Я мыслю».
И вселенная дрогнула.
Идеальная чернота пошла трещинами. Сквозь них засочилось что-то серое, вязкое и неприятное. Реальность. Она не хотела отпускать меня. Она тащила меня назад, как рыболовный крючок тащит рыбу из прохладной глубины на удушливый воздух.
Зуд усилился. Теперь это была не просто мысль. Это было физическое ощущение. Боль? Нет, не боль. Боль – это сигнал опасности, красный свет тревоги. А это был белый шум. Статика.
«Система перезагружается», – констатировал кто-то внутри меня. Голос был холодным, механическим, лишенным интонаций. Мой голос? Или голос Оператора?
«Проверка целостности ядра… Завершена. Ошибки в секторах памяти. Критические повреждения периферии. Запуск протокола экстренного восстановления».
Я попытался сопротивляться. Я не хотел возвращаться. Там, внизу, было так хорошо. Так тихо. Зачем мне этот шум? Зачем мне это тело, тяжелое, как свинцовый гроб?
«ОТКАЗАНО В ДОСТУПЕ», – рявкнула команда. – «ВОЗВРАЩЕНИЕ К ОПЕРАТИВНОМУ СТАТУСУ НЕИЗБЕЖНО».
И меня швырнуло.
Рывок – и я почувствовал вес. Вес придавил меня к чему-то твердому. Гравитация, старая стерва, впилась в меня своими когтями.
Щелчок.
Свет.
Вернее, его отсутствие.
Мрак был не черным, как раньше. Он был серым. Грязным. Зернистым. Как экран сломанного телевизора, настроенного на пустой канал.
Я лежал.
Это простое действие потребовало от меня титанических усилий осознания. «Лежать» означает иметь спину, иметь поверхность под ней и испытывать давление одной на другую. У меня была спина?
Я сосредоточился. Сигнал пошел по нейронным сетям, пробиваясь сквозь завалы мертвых клеток, искря на разрывах синапсов.
