Париж. Весенний дождь шелестел по крышам, смывая пыль веков, но не память. Я сидел в затемненном углу крошечного кафе на Монмартре, где запах старого дерева и крепкого кофе смешивался с призрачной нотой пачули и чего-то еще… неуловимого, как забытый стих. Искал вдохновения для новой книги, увяз в паутине собственных мыслей.
Дверь скрипнула. Холодный воздух ворвался внутрь, а с ним – фигура в длинном, поношенном черном плаще, с лицом, наполовину скрытым воротником и широкополой шляпой. Он двинулся к стойке, походкой усталого человека, знающего каждую трещину в тротуаре. Заказал черный кофе, стоя кое-как прислонившись к стене. И тогда, когда он на мгновение снял шляпу, чтобы стряхнуть капли дождя, я увидел.
Лицо. Оно было изборождено глубокими морщинами, как русла высохших рек, седые пряди падали на висок, где когда-то были угольно-черные кудри. Но костяк… скулы, изгиб бровей, особенно этот взгляд – тяжелый, пронзительный, меланхоличный и в то же время невероятно живой. Взгляд, который сжигал экраны и сцены, взгляд Джимми Моррисона. Только теперь в нем не было безумного огня, а лишь глубокая, усталая мудрость и… невероятная печаль.
Сердце колотилось как сумасшедшее. Невозможно… 1971 год. Ванная на улице Бофор. Официальная версия – сердечная недостаточность. Мифы – передозировка, самоубийство, побег. Мир поверил в смерть Короля Ящериц. Я сам стоял у его могилы на Пер-Лашез, ощущая тяжесть потери.
