Стерильный холод лабораторного комплекса «Хронос» впивался в кожу тысячами невидимых игл. По бесконечным, освещенным призрачным синим светом коридорам, где воздух был густ от запаха озона и страха, бежал доктор Владлен Светлов. Глухой, монотонный гул серверных стоек, обычно убаюкивающий и привычный, теперь нарастал с каждым шагом, превращаясь в оглушительный набат, бьющий прямо в виски. Собственное дыхание вырывалось прерывистыми, хриплыми рывками, тело отчаянно требовало кислорода, но легкие, скованные ледяным обручем паники, отказывались работать в полную силу. Ученый понимал – его найдут. Вопрос заключался не в том, произойдет ли это, а в том, сколько драгоценных секунд осталось в его распоряжении. Массивные двери из матового титана с мягким шипением смыкались за его спиной, словно челюсти гигантского механизма, и следующая створка могла стать для него последним убежищем или окончательной ловушкой.
Владлен влетел в святая святых – центральный зал управления, его ноги вразнос скользили по глянцевому полу, отражавшему мириады мерцающих индикаторов. Пространство, когда-то бывшее для него вторым домом, местом гениальных озарений и открытий, теперь казалось чужим и враждебным. Дрожащие пальцы, не слушавшиеся приказов перегруженного сознания, ударились о клавиатуру главного терминала. Нужно было уничтожить всё. Не скопировать, не спрятать в тайные архивы, а стереть до последнего байта, до финального нуля. Протоколы исследований, терабайты энцефалограмм, цифровые слепки нейронных связей, годы работы – всё это должно было бесследно кануть в небытие. Светлов тыкал в сенсорные панели, промахивался, стирал не те массивы данных, мысленно проклиная собственную медлительность, эту предательскую дрожь в руках, но останавливаться было смерти подобно.
Прямо перед ученым, на гигантской, во всю стену, видеопанели пульсировали сотни, тысячи живых окон. В каждом из них – лицо спящего человека. Мужчины и женщины, молодые и не очень, но все их черты были обезличены одним и тем же выражением: абсолютным, безмятежным, почти божественным покоем. Ни морщинки напряжения у глаз, ни следов тайных тревог или радостей в уголках губ. Совершенная пустота. Рядом с каждым изображением в ровные зеленые столбики выстраивались жизненные показатели: сердечный ритм, альфа- и бета-ритмы мозга, уровень гормонов стресса. Всё находилось в рамках безупречной, математически выверенной нормы. Слишком уж безупречной. Светлов вспомнил самые первые эксперименты, когда эти самые графики дышали, жили своей собственной, непредсказуемой жизнью, на них оставались следы внутренних бурь, сновидений, отголосков личных драм. Теперь же перед ним были лишь идеальные прямые и предсказуемые синусоиды – цифровые саваны для человеческой индивидуальности. Они не спят, – прошептал ученый, продолжая лихорадочную работу. – Их просто отключили. Выключили, как ненужные приборы.
