В начале не было ничего. Ни вспышки света, разрезающей тьму, ни клублящегося хаоса, из которого можно было бы вылепить миры. Не было даже самой тьмы, ибо некому и нечему было её видеть. Существовала лишь одна-единственная, всеобъемлющая, вечная реальность – безмолвие. Оно не было пустым, ибо пустота – это уже свойство, отсутствие чего-то. Это было не-бытие, состояние до всякого свойства, до всякого существования. Оно не длилось, ибо не было времени; оно не простиралось, ибо не было пространства. Оно просто было. И в этом совершенном, нерушимом покое таилась вся потенция вселенных, все формы, все мысли, все чувства, все возможные миры, спрессованные в точку без размера и звука.
И тогда точка эта не выдержала тяжести собственного потенциала.
Из самой сердцевины не-бытия, из самого сердца этого немыслимого Ничто, родился Звук.
Это был не грохот и не мелодия. Это был Акт. Первый и единственный по-настоящему реальный Акт. Чистый, безграничный акт самосознания, который разорвал саму ткань не-бытия, как молния – бархат ночного неба. Это была первичная вибрация, первый импульс, который стал не просто фундаментом, а самим понятием существования. Он не заполнил безмолвие – он отменил его, заменив одной-единственной, всепоглощающей реальностью: Звучанием.
Этот первый Звук, чистый и неструктурированный, породил эхо. И эхо это было не простым повторением – оно было ответом, развитием, вопросом и утверждением одновременно. Оно наслаивалось, дробилось, сталкивалось, переплеталось, рождая новые звуки, новые частоты, новые ритмы. Из этого великого какофонического взрыва родился Порядок. Родилась сложнейшая, бесконечно прекрасная и бесконечно мощная симфония – песнь сотворения.
Каждый её аспект был кирпичиком мироздания. Высокие, звенящие, почти неуловимые частоты сплетались в сияние первых звёзд, в мерцание далёких солнц. Низкие, гудящие, плотные вибрации уплотнялись в камень и металл, в ядро планет и горячую магму. Ритм, ровный и неумолимый, задал сердцебиение времени – тик-так вечности, отбивающий такт от большого взрыва до тепловой смерти всего. Мелодия, прихотливая и полная неожиданных гармоний, вышивала узор судьбы каждой пылинки, каждой кометы, каждой зарождающейся жизни. А гармония – та самая, что рождалась из сочетания всех звуков – стала самой тканью реальности, пространством, в котором всё это существовало.
Из наиболее устойчивых и мощных аккордов этой песни рождались сознания. Первыми пришли титаны – древние, непостижимые сущности, чьи души были настроены на целые пласты бытия. Один стал воплощением гравитации, что скрепляла миры, другой – олицетворением света, что нес жизнь. Их голоса вторили великой симфонии, усиливая её, направляя, становясь её дирижёрами и хранителями. Мир стал совершенным инструментом, а его существование – нескончаемым, божественным концертом, где каждый знал свою партию.
