Я помню, что мне было холодно. Странно, ведь я ощущала тепло всего пару мгновений назад. Я поправила на себе белое кружевное платье и зашагала вперед. Вокруг меня были стены, старые, потрескавшиеся, а потолок был покрыт чем-то липким. Коридор тянулся и пугал своей бесконечностью, но я шла, чувствуя, что там впереди меня что-то ждет. От пола поднимался аромат гнилого мяса. Мне было неприятно, но в то же время я брела, не оборачиваясь назад. Света практически не видно, только тусклые лампы, висящие низко под потолком, выхватывали из темноты обрывки мебели, покрытой пылью и паутиной. Все вокруг казалось знакомым и одновременно чужим, словно память пыталась сыграть со мной злую шутку.
Я шла дальше, а коридоры менялись. Иногда они становились слишком узкими, иногда – слишком высокими, и, если поднять голову вверх, то ничего не было видно. Порой половицы скрипели так, что я испуганно дергалась, а затем, когда звуки затихали, я вновь прислушивалась.
Где-то позади послышался шорох, едва уловимый. Мне показалось, что за мной кто-то идет, но когда я обернулась – за мной оказалась лишь пугающая темнота, безмолвная и смотрящая на меня. Я заметила, что в углу моего зрения изредка мелькает тень, но когда попыталась перейти на бег, коридор расстилается и становится еще длиннее.
Кажется, я что-то ищу. Но что?
Легкий поворот головы, и я увидела дверь, обтянутую чем-то невесомым. Потянувшись к ручке, я ощутила, какая она холодная и скользкая. Где-то совсем рядом послышался тихий шепот, что звал мое имя, и я поняла, что голос меня больше интригует, чем пугает. Он знает мое имя. Значит, он мой друг?
Я продолжила идти по коридорам. С каждым шагом и поворотом головы они становились все более странными. Казалось, что стены живут своей жизнью. Краска пузырилась и отслаивалась, а на штукатурке появлялись темные, едва различимые линии. Кодрус назвал бы их рунами. Иногда мне казалось, что стены дышат, слегка подрагивают, и я старалась не задевать их руками.
Пол тоже менялся. Он был то деревянным и скрипучим, покрытым глубокими трещинами, то превращался в холодный камень, неровный и влажный. Я вела ладонью по одной из стен, заметив, как тусклое свечение, исходящее из щелей в потолке, становится ярче. Иногда оно едва освещало то, что было в коридоре: старые лестницы, обломки мебели, длинные занавеси из пыли, которые дрожат сами по себе. В уголках мелькали тени. Они были длинными, изломанными, с едва различимыми чертами, и я чувствовала, что, если остановлюсь, они подойдут ближе.
