Ледяной ветер гонял по перрону мусор и мёрзлую колючую крупу, яростно обжигая понурые человеческие лица. Ветер беспрепятственно проникал сквозь разоренный вокзал и сновал между составами, словно воришка. Вагоны стонали. Они пытались травить его чёрным угольным дымом, но лишь закоптили всё вокруг. Было холодно, грязно, и голодно. Снега не было, но эта зима стала чёрной по определению.
К вагонам было не подступиться, хотя некоторые и пытались. На самом краю перрона лежал труп, «свежий», вчера его не было. Степан покосился на тело и поднял воротник пальто. Не помогло. Холод пробирал до костей, кутайся – не кутайся. Самого инцидента он не видел, но догадаться было не сложно. Либо пытался незаметно проскользнуть мимо часовых, либо побежал, наудачу. Возле трупа, шириной в несколько метров, образовалась зона отчуждения, будто тот мог заразить живых смертью. Глупо, конечно, хотя завтра всем на него будет наплевать. Хорошо, что зима, вонять не будет.
К часовым не стоило даже приближаться. Говорили, что железнодорожники потеряли несколько поездных бригад на пригородных станциях, и теперь люто мстили за своих, стреляя без разбору в любого, кто пытался подойти к поездам ближе, чем положено.
У Степана скрутило живот. Сменяв вчера свитер на полбуханки чёрствого хлеба, он закончил со своим гардеробом. Старый армейский ватник и штаны он отдал ещё третьего дня за несколько банок тушёнки и рыбные галеты. Продешевил. Знай, он, что вся торговля сосредоточилась у вокзала, протянул бы ещё день-два. А так хоть грабь кого, благо, пистолет сменять не догадался.
Все пути напротив вокзала были заняты составами. Все, кроме первого. Здесь железнодорожники провели водораздел. Вокзал они отдали на разграбление, пожалев людей и патроны, а дальше – ни-ни. Дальше оцепление и пуля тому, кто перешагнёт через жёлтую полосу, бегущую по краю перрона. Уважаемые пассажиры, будьте внимательны…
Откуда у них оружие? – в сотый раз подумал Степан, искоса поглядывая на укутанного часового, крепко держащего старый, но надёжный АК-47 с гладким деревянным прикладом. Затвор был спущен в положение «одиночными». Стояли часовые через каждые десять метров, да и желающих жить вечно, кроме того бедолаги, сегодня больше не было.
Менялись часовые через каждые три часа, и, должно быть, их хорошо кормили, раз уж они выдерживали этот холод. От них тянуло водкой и табаком, и Степана мутило от этих запахов.
Хуже голода была только неопределённость. В городе упорно ходили слухи о якобы созданном где-то в Ростове штабе, принявшем на себя командование войсками, но в это было почти невозможно поверить. Хаос, царивший вокруг, говорил сам за себя, и всё же Степан каждый день ожидал услышать команду «построиться!», до боли шевеля плечами в тесной, неуютной гражданской одежде.
