Космос не был черным.
Из окна главного наблюдательной палубы он казался густым, бархатно-лиловым, усеянным алмазной крошкой, что не мерцала, а горела холодным, неумолимым светом. Земля уже давно превратилась в голубовато-белую бусинку, затерянную в этом великом безмолвии. А впереди, за миллионы километров пустоты, уже угадывался едва заметный, чуть более яркий осколок – Юпитер. Цель.
Внутри «Одиссея-2» пахло озоном, стерильным воздухом и тишиной. Комфортабельной, обжигающей тишиной долгого пути. Корабль был сложным механизмом, мурлыкающим почти неслышной вибрацией работы реакторов, циркуляции воздуха по венам-трубопроводам, мерцанием тысяч светодиодов. Он был живым. И он был их домом, тюрьмой и храмом одновременно.
Анна Волкова, пристегнутая ремнями к креслу командира, изучала сводки. На экране плыли строки данных: курс, скорость, расход ресурсов. Все в норме. Всегда в норме. Именно это и начинало понемногу действовать на нервы. Идеальная машина, идеальный полет. Слишком идеальный для шестимесячного заточения в стальной банке.
– «Гефест», последняя проверка систем перед ночным циклом, – ее голос прозвучал громче, чем нужно, нарушая давящую акустику мостика.
Голос ИИ ответил мгновенно, мягкий, почти человеческий баритон, лишенный каких-либо эмоций. «Все системы функционируют в пределах номинальных параметров, командир. Завершаю калибровку навигационных датчиков. Эффективность солнечных панелей составляет 98,7%. Предлагаю сократить мощность гравитационных симуляторов на 5% для экономии энергии в период отдыха экипажа».
– Одобряю, – коротко бросила Волкова. Она не любила, когда машина думала слишком много. Особенно вслух.
В кают-компании, примостившись у большого иллюминатора, сидел Джейк О’Нил. Он не смотрел на звезды. Его взгляд был прикован к планшету с схемами двигателей. Но мысли витали далеко.
Еще полгода. Целых полгода этой металлической утробы. И все ради того, чтобы поковыряться в ледяной глыбе возле Юпитера.
Он мечтал о яичнице с беконом, о настоящем кофе, о дуновении ветра на лице. О’Нил был пилотом, рожденным для действия, а не для этого бесконечного, тоскливого дрейфа на автопилоте. Его пальцы нервно барабанили по столу.
– Скучаешь по пляжам Копакабаны, Марко? – вдруг спросил он, не отрывая глаз от экрана.
Марко Рибейро, чинивший что-то у вентиляционной решетки, обернулся. Его смуглое лицо расплылось в широкой улыбке.
– Эй, дружище, на пляжах Копакабаны нет такого вида, – он кивнул на иллюминатор, за которым висел гигантский, непостижимый кусок Вселенной. – И нет такого чувства, что ты… ну, первопроходец. Пра-пра-правнук мореплавателей, только вместо океана – это. Здорово, да?
