Как звали, так он и пришел,
Одел причудливые формы,
Дав право и свободы всем,
Провел нехитрые реформы.
Но править начал, как хотел,
Как, до сих пор не принимали,
Он много совершить успел,
Пока слепые осознали…
Но вот природа – человек,
Что принимает все морали,
Пока его не кончен век,
Стремится в призрачные дали.
Но дали, стали холодны,
Ад переполнен, дверь закрыта,
Мир наводнили мертвецы,
Другая жизнь – уже забыта.
Укрылись люди, кто, как смог,
Призвав его над ними править,
Под куполами новый Бог,
Они его стремятся славить.
Живых от мертвых отделил,
Дав выбор разных состояний,
И люди на алтарь ему,
Несут плоды своих желаний.
Кто своенравен – к мертвецам,
На растерзание и пищу,
Лояльных, привязал как скот,
К краюхе хлеба и жилищу.
Быть человеком без души,
Но обеспеченным достатком,
Или голодным и хромым,
Кормленный сором и остатком.
Вот выбор, что не говори,
Достойный племени лихого,
Что словно заповедь читал,
Что раньше всех, случилось – слово.
И слово было!.. Впрочем нет,
Словами мы уже кидались,
Оплачен счет, погашен свет,
И все кто дышит с ним остались.
Он призван охранять покой,
Иные так тянулись к славе,
Что перед ним, как будто строй,
Стоят в невидимой оправе.
Он словно свечи вертит их,
Чуть что и сразу гасит пламя,
Но этот выбор, только их,
Они его подняли знамя.
Я потерял своих детей,
Ростки цветущие увяли,
А как огни сверкали глаз,
Ладошки нежные играли.
И только гложет пустота,
Потеря раной только больше,
И гноем ненависть растет,
Когда от боли время дольше.
Я должен это изменить,
Пускай, все обернется прахом,
Но за один короткий миг,
Я все отдам единым махом.
Пусть, этот мир в себе сгорит,
Для Ада здесь огня лишь мало.
Не видеть только б этих лиц,
И не сжимать стальное жало.
А сердце черное его,
Отдать голодным на съедение,
И помолиться, чтоб ему
Дано мгновенное забвение.
И все, цены той жизни нет,
Она потеряна, разбита,
Душа как коврик или плед,
Ногами вытерта, забита.
А помню смех, тепло лучей,
Что радость освещали ярко.
А после только женский крик,
И боль, от ненависти жарко.
И жаром выжжена душа,
Оно сейчас как будто бренность,
Другие прячутся дыша,
И тешат плоть, как драгоценность.
Они не верят в эту боль,
Для них страдания как радость.
Вассалов мне дано хранить,
Оберегать их срам и гадость.
Я годы положил на то,
Чтобы приблизится и слиться.
Дай Бог, мне память сохранить
И в блуде этом не забыться.
