Все началось с Холода. Не пустоты, а плотного, вязкого холода, что был и началом, и концом. Промежуток между Холодами заполнялся Толчком, заставляющим грубые глиняные ноги оторваться от земли, и Голосом. Он рождался не снаружи, а изнутри, там, где у других существ должен быть разум, и становился единственной волей.
Голос отдавал команды. «Щиты – стену!», «Клин – пробить!», «Тени – в обход!». Он не знал этих слов, но их смысл вплавлялся в него, становясь его собственной целью. Когда звучало «Щиты!», его тело напрягалось, тяжелело, ноги впивались в песок. Когда кричали «Клин!», он чувствовал, как его ведут вперед, становиться острием. Он был частью механизма, инстинктивно зная, какая команда для кого. Он не думал, он был действием.
Его первая смерть была стремительной. Он был Щитом, прикрывал тех, от кого исходило странное тепло и треск. Голос рявкнул: «Сдвиг! Назад!». Он повернулся, подчиняясь, но из рядов противника вырвался сноп багрового света. Свет не жёг, а разрыхлял. Его грудь рассыпалась, превратившись в горячую грязь. Холод.
Второе пробуждение. Толчок. Голос: «Оружие – в руки!». Его пальцы сомкнулись на древке с заостренным камнем. Он был Копьём. Команда: «Клин, на остриё!». Их строй сам собой сложился в стрелу, и он оказался на её кончике. Враг, солдат с дубиной, замахнулся. Его тело само дёрнулось в сторону – не по приказу, а в ответ на угрозу. Но сбоку ударило другое Копьё. Глухой удар, треск, и снова – холод.
Третье воплощение. Четвёртое. Пятое. Вспышки между вечными Холодами. В одной – его группа, подчиняясь невысказанной воле, шла в обход по каменному уступу. «Обход. Тишина». Они двигались, и скрежет их ступней о камень казался оглушительно громким. В другой – он стоял в строю, и Голос выкрикивал: «Стена! Держать!». Они сомкнулись, и он чувствовал, как удар вражеского тарана отдаётся вибрацией во всём теле. Он держался, пока зелёное свечение своих не опалило нападавших.
С каждым возвращением в нём накапливались осколки. Не воспоминания, а ощущения. Знание, что если враг замахивается слева, нужно подставить щит под определённым углом. Понимание, что после команды «Залп» из тыла следует ждать ослепительной вспышки. Эти осколки делали его эффективнее. Он жил дольше. Голос иногда звучал иначе – не просто приказ, а нечто острое, напряжённое, и это рождало внутри смутное тепло, желанный контраст вездесущему Холоду.
В шестой жизни осколки сложились в нечто новое. Между Толчком и первым шагом в его сознании вспыхнул образ: не поле боя, а ровная серая плита, уходящая в никуда. Он стоял на ней, подняв голову. Над ним висело бледное, безжизненное светило, чей свет не грел, а лишь подчёркивал каждую трещину на его глиняных руках. Одиночество. Абсолютное и беззвучное. Потом Толчок – и он снова в строю, слышит Голос: «Расширить фронт! Взять высоту!». Но чувство одиночества не ушло, оно стало новой, бездонной пустотой внутри, куда большее, чем просто Холод.
