ГЛАВА 1: «ПОСЛЕДНИЙ ТАНКЕР»
СЦЕНА 1: ПРОЩАЛЬНЫЙ ГУДОК
Серая вода сливалась с серым небом где-то на широте Северного моря. Гигант, длиной в треть километра, «Титан Прогресса» не плыл – он влачился по воде. Его корпус, некогда гордо выкрашенный в синий и красный, был покрыт шрамами ржавчины и заплатами временной смолы. Он шел без флага. В том, чтобы вывешивать цвета какой-либо нации, давно не было смысла.
На мостике пахло старым пластиком, холодным кофе и тихой безнадегой. Капитан Маркас Соренсен, положив руки на стойку радара, смотрел не на экраны, а в свинцовое марево за бронированным стеклом. Его лицо, изрезанное морщинами, как карта штормовых маршрутов, было неподвижно. В ушах, привыкших за сорок лет к рокоту турбин, теперь стояла непривычная, гнетущая тишина. Глушили лишь жалобный вой ветра в растяжках мачт и прерывистое шипение рации.
«– …повторяю для всех судов в секторе Семь. Норвежский энергоконвой запрашивает приоритетный проход. У нас на борту критический груз литиевых матриц. Просим освободить коридор…»
«– Маяк «Абердин-Песчаный» с шестнадцать часов переходит на аварийное питание. Огни погашены. Повторяю, навигационные огни погашены…»
«– Это «Северный Ветер». Наш запас хода шесть часов. Просим о буксировке или координатах убежища. Кто-нибудь…»
Голоса в эфире были разными – от механически-холодных до срывающихся в истерику. Хор конца эпохи.
Маркас отвернулся. Его взгляд упал на единственную яркую точку в рубке – голографическую проекцию грузового манифеста. Цифра «850 000 баррелей сырой нефти сорта «Брент» мерцала ядовито-зеленым. Не груз. Нет. Гроб.
«Скорость?» – его голос прозвучал как скрип ржавой двери.
«Десять узлов, капитан, – отозвался у штурвала молодой, с испуганными глазами штурман. – Турбина три на минимальных оборотах. Инженер Ковальски говорит, больше не вытянем. Палим последний аварийный запас синтетической солярки. Она грязная. Фильтры забиваются».
Маркас кивнул. Он знал. Он все знал. Они везли в своих чревах последнюю настоящую кровь умирающего мира, а питались его суррогатной, ядовитой похлебкой. Поэзия абсурда.
Дверь в ходовую рубку открылась, впустив волну звуков с палубы – лязг, скрежет, проклятия. Вошла Лайза Чжан. В комбинезоне, испачканном машинным маслом, с планшетом в руках, она казалась чужеродным, слишком живым элементом в этой законсервированной гробнице. Ее глаза, быстрые и умные, метнулись к показаниям датчиков, затем к лицу капитана. В них не было страха экипажа. Была холодная, сосредоточенная решимость. И что-то еще. Боль?
