Цветок из чужого дневника
Пыль. Вот чем пахли секреты ее отца. Не та романтическая пыль веков, о которой писали в книгах, а сухая, въедливая, пахнущая старой бумагой, кожей и чем-то неуловимо горьким, как заваренный слишком крепко чай. Майя Ортон провела пальцами по корешку очередного тома. «Затерянные города Азии». Золотое тиснение почти стерлось. Она знала эту книгу наизусть, как и сотни других, заполнивших кабинет Джулиана Ортона от пола до потолка. После их возвращения из Патагонии это место стало для нее одновременно и святилищем, и полем битвы. Каждый том, каждая карта, каждая пожелтевшая вырезка из газеты была частью головоломки, которую оставил ей отец. Головоломки, ценой которой была его жизнь.
Она вытащила тяжелый фолиант. Он был тяжелее, чем должен был быть. Майя нахмурилась. За месяцы, проведенные здесь, ее пальцы научились чувствовать аномалии. Неправильный вес. Скрип клея там, где его не должно быть. Едва заметная выпуклость под форзацем. Она провела ладонью по внутренней стороне обложки. Ничего. Но вес… он был неправильным.
Она открыла книгу наугад, пролистав страницы с выцветшими фотографиями древних руин. И снова ничего. Раздраженно вздохнув, Майя уже собиралась поставить книгу на место, но что-то заставило ее задержаться. Инстинкт. Тот самый, что заставил ее вглядеться в ледник в Патагонии и заметить едва различимый блеск металла. Тот самый, что ее отец называл «зрением Ортонов». Она встряхнула книгу. Сначала легонько, потом сильнее. Глухой стук внутри заставил ее сердце подпрыгнуть.
Не было ни потайного замка, ни хитрого механизма. Все оказалось до смешного просто. Несколько страниц в середине были аккуратно вырезаны, образуя прямоугольную нишу. А внутри, плотно прилегая к картонным стенкам, лежал небольшой дневник в обложке из потертой темно-красной кожи, перетянутый выцветшей бечевкой.
Это был не его дневник.
Майя знала почерк отца, его манеру вести записи, его любимые блокноты Moleskine в черной обложке. Этот был другим. Меньше, изящнее, старее. Она осторожно развязала узел. Бечевка рассыпалась от прикосновения, превратившись в пыль. Дрожащими пальцами Майя открыла первую страницу.
Почерк был неровный, бисерный, с витиеватыми заглавными буквами, явно женский. Записи были на португальском. Майя знала язык достаточно, чтобы разобрать отдельные слова: «река», «жара», «тишина», «страх». Но не это привлекло ее внимание. Между первыми страницами лежал засушенный цветок. Хрупкий, почти прозрачный, с длинными, тонкими лепестками, похожими на крылья бабочки. Его цвет выцвел до бледно-оранжевого, но даже в таком виде он был не похож ни на что, что она видела раньше.
