Белые стены, жёсткий свет ламп, запах антисептика и… льда. Я сидел на скамье подсудимых, сцепив пальцы так, что костяшки побелели. В затылке пульсировала тупая боль – последствие «профилактического» укола, который сделали перед заседанием. Чтобы не сопротивлялся. Чтобы слушал.
Зал военного трибунала напоминал операционную: стерильно, холодно, бездушно. По обе стороны от меня – двое конвоиров в бронежилетах, их автоматы направлены чуть вниз, но стволы так и норовят «случайно» коснуться моего плеча. Напротив – стол из синте‑камня, за которым восседает полковник Громов. Позади него – три офицера‑наблюдателя, безликие, как манекены.
– Лейтенант Рябинин, – голос Громова резал, как скальпель. – Вы отказались выполнить прямой приказ. Поселение «Северный рубеж» подозревалось в связях с Зоной. Вы должны были провести зачистку.
Я поднял глаза. В них не было раскаяния – только холодная ясность.
– Там были дети.
Громов даже не дрогнул. Его пальцы, обтянутые чёрной перчаткой, медленно постукивали по поверхности стола.
– Это не имеет значения. Зона заражает. Любой контакт – приговор.
– Я видел их лица. Они не были заражены.
Он наклонился вперёд, и в его взгляде промелькнуло что‑то, от чего у меня по спине пробежал холодок. Не гнев. Не разочарование. Узнавание.
– Вы нарушили устав. Вы бросили товарищей. Вы – дезертир.
Зал замер. Даже конвоиры перестали переступать с ноги на ногу.
– Приговариваетесь к расстрелу. Исполнение – через 24 часа.
***
Меня вели по коридорам базы «Полюс‑3». Серые стены, лампы, мигающие с частотой пульса, металлические решётки вентиляции, за которыми шуршали какие‑то механизмы. Я знал каждый поворот. Каждый люк. Каждую трещину в бетоне.
Три года здесь. Три года я изучал эти ходы, пока другие тренировались в стрельбе. Потому что Зона не прощает ошибок – и чтобы выжить там, нужно уметь исчезать здесь.
Конвоиры молчали. Один – молодой, с дрожащими руками. Второй – старый, с лицом, изрезанным шрамами. Он знал, куда ведёт меня. И знал, что я знаю.
На пересечении коридоров – аварийный люк. Его замок сломан уже месяц. Никто не чинит: «не приоритетно». Я замедлил шаг, будто споткнулся. Молодой конвоир дёрнулся вперёд, чтобы поддержать, но старый остановил его жестом.
– Не трогай. Пусть сам.
Это было приглашение. Или испытание.
В последний момент, когда они замешкались у люка, я рванул вперёд, выбив дверь плечом. За спиной раздался выстрел, но пуля ушла в стену.
***
Я бежал сквозь метель. Ветер рвал одежду, снег слепил глаза, но я не останавливался. Ноги сами находили путь – мимо заброшенных ангаров, вдоль линии электропередач, через овраг, где лёд хрустел под ботинками, как стекло.
