Город назывался Старгород, но это было место, где новое умирало быстрее всего. Заброшенный завод микроэлектроники, который они выбрали следующим якорем, был идеальным местом для их безумного плана. Не только из-за остатков редкоземельных металлов, но и потому, что здесь десятилетиями копился сбойный, агрессивный фон от неудачных экспериментов с квантовыми процессорами. Это был не чистый холст, как в Фоменково, а грязная, исцарапанная стена. Идеально для того, чтобы спрятать в ней свой собственный рисунок.
Работали в режиме паранойи. После нападения Охотников-автоматов, Мая усилила ментальный щит, но цена была видна невооруженным глазом: она почти перестала спать, её руки тряслись, а в углу рта постоянно выступала кровь от внутреннего напряжения. Её пассажир, древний дипломат, трудился на износ, создавая слои иллюзий: для спутников это была просто разруха, для случайных сталкеров – ощущение невыносимой тоски, гнавшей прочь, а для систем «Афобоза» – стабильный, ничем не примечательный фон.
Тим, с головой ушедший в расчёты, стал связующим звеном между видением Кирилла и грубой силой Лекса. Он переводил геометрические бредни из левого глаза Кирилла в инженерные схемы, которые Лекс мог воплотить в металле и проводах. Их пятым негласным членом экипажа стал сам Хозяин. Его присутствие ощущалось постоянно – как тяжёлый, одобрительный взгляд со спины, как золотая нить в глазу Кирилла, которая теперь не просто указывала направление, а пульсировала в такт их работе, словно проверяя пульс у зарождающегося существа.
«Сегодня закладываем центральный узел Контура», – объявил Кирилл, стоя перед огромной, проржавевшей плазменной печью в главном цеху. Его левый глаз горел таким ярким синим светом, что отбрасывал на стену длинную, искаженную тень. – «Не якорь для него. Капкан. Он должен думать, что это супер-усилитель, способный вывести его голос на всю страну. Но на самом деле это будет петля. Точка невозврата».
Лекс, обливаясь потом, уже тащил к печи огромную медную катушку, снятую с какого-то досоветского генератора.
«А если он почует подвох?» – хрипло спросил он, не останавливаясь.
«Он не почует, – ответила за Кирилла Мая. Она сидела на корточках, рисуя прямо на запыленном полу странные символы своей собственной кровью. – Его пассажир… мой старый… ведёт с ним переговоры. Мы продаём ему идею конечного шедевра. Все великие художники мечтают об одном – о произведении, которое завершит их путь. Мы предлагаем ему такую возможность. Вечный, самодостаточный мир-созерцание. Это для него как нирвана. Слишком сладкая приманка, чтобы от неё отказаться».
