Предисловие
Прошлое, настоящее и будущее – не прямая линия, а запутанный узел. Каждое действие отзывается эхом там, где его не должно быть слышно. Каждое решение, принятое десятилетия назад, бросает тень на сегодняшний день.
Мы думаем, что управляем своей судьбой, но часто мы лишь идем по тропе, проложенной для нас теми, кто был до нас. Или теми, кем мы станем.
В 1908 году над сибирской тайгой что-то сломалось. И этот разлом породил эхо, которое докатилось до наших дней, калеча судьбы, сводя с ума, замораживая мгновения.
Один человек пытался расследовать убийство. А в итоге начал расследовать саму природу времени. Он искал правду и нашел лишь парадоксы. Он потерял все, что имел. Но взамен получил страшный дар – слышать шепот этого сломанного времени.
То, что случилось, случится снова. Круг должен быть замкнут. Или разорван. Эта история о том, как начинается конец. Или как конец становится началом.
(Часть 1)
Байкал в конце ноября – это не просто холод. Это другая планета, случайно забытая в солнечной системе слишком близко к обжитому мирку. Воздух здесь настолько плотный и ледяной, что, кажется, вот-вот расколется на мириады острых, невидимых игл и вонзится в легкие. Солнце – бледный, анемичный диск, подвешенный низко над горизонтом, – не греет, лишь подсвечивает бескрайнюю белую пустыню, в которую превратилось озеро. Мир вокруг состоит из двух цветов: слепяще-белого льда и иссиня-черных провалов трещин, похожих на шрамы на лице гиганта.
Семен Бутусов знал этот лед лучше, чем собственную ладонь. Сорок лет он выходил сюда, на эту звенящую пустоту, сначала с отцом, потом один, потом с такими же, как он, вросшими в берег мужиками, для которых лунка во льду была не хобби, а продолжением кухонного стола. Он чувствовал лед ногами, слушал его скрипы и стоны – язык древнего существа, спящего под тобой. Сегодня лед молчал. Глухо, пугающе молчал.
Они с Михалычем отошли от берега дальше обычного. Километра три, не меньше. За окунем покрупнее, которого, если верить Михалычу, тут «ну просто кишмя кишит, только бур сунь». Семен не спорил. Воздух был странным сегодня – слишком тихим, слишком неподвижным. Даже ветер, вечный бродяга этих мест, казалось, затаил дыхание где-то за утесами.
Михалыч, кряхтя, забурился первым. Черная вода показалась в белом крошеве льда. Семен отошел чуть в сторону, выбирая место. Он уже почти опустил тяжелый ледобур, когда его взгляд зацепился за что-то… неправильное. В двадцати метрах от них лед был неровным. Не торосом, нет. Будто кто-то вплавил в него огромную, мутную линзу. Или…
