"В Зоне первые цветы всегда распускаются на могилах"
Из отчетов группы "G-9"
Пролог
Весна в Зоне пахнет гниющими трупами и порохом. И ещё чем-то сладковатым, от чего першит в горле и слезятся глаза, будто в воздухе растворили дешевые духи и ржавые гвозди.
Нас привезли на закате, пять девиц в потрёпанном кружеве, завернутых в прозрачные плащи от дождя. "Подарки" в полиэтиленовых упаковках, начальнику пограничного поста на день рождения.
Комната, куда нас загнали переодеваться, была уставлена странными цветами с мясистыми лепестками и сладковато-приторным запахом.
– Боже, как воняет! – сморщилась рыжая Машка, тыкая пальцем в ближайший букет. Из поврежденного стебля вытекло несколько капель мутной жидкости.
Я молчала. Запах был до боли знакомым.
Кажется так пахли цветы на могиле отца.
Праздник начался с водки и похабных тостов. Именинник, грузный мужчина с мутными глазами цвета застоявшейся мочи и аккуратным шрамом через всю щеку (будто кто-то пытался его вспороть, но не дотянул), орал что-то про "верную службу" и "крепкий тыл". Его толстые и влажные, как слизни пальцы, всё время норовили залезть кому-нибудь под юбку, оставляя на коже липкие следы.
А потом его взгляд упал на меня. Глаза сузились, в них мелькнуло что-то…
– Ты… – его дыхание стало тяжёлым, спиртовые пары обожгли мне лицо, – ты мне кого-то напоминаешь, сучка.
Я знала, кого. Мою мать. В последний день, когда она еще была матерью, а не дрожащим комочком под застиранным одеялом.
Его пальцы впились в моё запястье точь-в-точь как тогда, пятнадцать лет назад, когда он тащил её за волосы в родительскую спальню.
Комната начальника представляла собой странный гибрид казармы и музея. Стены обклеены пожелтевшими картами Зоны с пометками "здесь были", "ловушка", "схрон". На столе, среди пустых бутылок, лежала выцветшая фотография: молодой лейтенант в залитой кровью форме стоит, поставив ногу на грудь убитого сталкера. Моего отца. Я узнала его по кольцу на руке, такое же мать носила на цепочке, пока не продала за бутылку.
– Ну что, детка, – он пьяно ухмыльнулся, расстегивая ремень, – покажешь, на что способна дочь предателя?
Бутылка разбилась о его голову почти сама собой.
Осколок вошёл в горло так легко, будто резал не кожу, а старую плёнку. Он захрипел, захлебнулся, упал на кровать, дергаясь, как рыба, выброшенная на берег.
Кровь была тёплой. Как тогда.
Я бежала, не замечая, как острые камни режут босые ноги. Не к воротам, в Зону. Потому что знала: там, среди ржавых развалин и цветущих аномалий, у меня больше шансов выжить, чем среди этих мясных мешков в форме.
