Туман. Он всегда обитает в мирах мертвых разумов. Он висит над городом, как грязная простыня, пропитанная дымом и пеплом. Сам город размыт и полустёрт, словно кто-то неумелый пытался почистить его, но только размазал по реальности. Улицы тонут в неевклидовой геометрии, растворяясь в серой бесконечности, где нет ни начала ни конца. Это тоже признак умирающего мозга, обезумевшего от собственной гибели.
А где-то в этой мгле, высоко над землёй, возвышается собор. Невозможный собор. Его шпили пронзают небо, уходя ввысь, словно иглы, сшивающие ткань реальности. Я стою внутри, посреди главного нефа, и тьма, как исподнее облако, растекается по его внутренностям. Каменные арки извивались спиралями, колонны проваливались в немыслимых углах, а витражи складываются и разворачиваются, как гигантские оригами призрачного света. Кафедральные своды хрустят и подрагивают, как древние кости старого мира. Здесь пространство изгибается, как бумага под огнём, а время течёт, как густой сироп.
Моё пальто, тяжёлое от влаги и сожалений, свисает с плеч, как крылья ворона. Я затягиваюсь сигаретой, и дым, выдыхаемый мной, смешивается с туманом, который просачивается сквозь трещины в стенах. Мои глаза скользят по фрескам, изображающим сцены из чьих-то кошмаров.
Я почувствовал их раньше, чем услышал – тонкое дребезжание пространства. Стены зашевелились, и из теней выступили фигуры. Они едва различимы, как смутные воспоминания, но я знаю, кто они – пси-охотники. Наёмники, прорвавшиеся сюда из коллективного бессознательного, чтобы остановить меня. Преступники приносят свои решения из реального мира в этот мир. Они думают, что монтировка по голове здесь работает так же, как за его пределами. И это делает их правыми. Лица наёмников пусты, а тела облачены в викторианские костюмы и цилиндры. Наше бессознательное всегда архаично.
– Паранойя! Как будто без вас было плохо, – мой голос, низкий и хриплый, разносится под сводами.
Первый охотник шагает вперёд, его форма начинает меняться, как будто он сделан из жидкого металла. Руки превращаются в лезвия, лицо вытягивается в острый шип. Я не дрогнул. Я знаю, что в этом месте всё – иллюзия. Даже я сам.
– Дамы приглашают кавалера на танец? – я выплёвываю сигарету изо рта. – Давайте потанцуем.
Охотники бросаются вперёд, их формы текут и переливаются, как картина на мокром холсте. Я выхватываю свои револьверы. Холодные стволы оживают в руках. Выстрел. Ещё один. Ещё, ещё, ещё, ещёещёещёщёщё… Я стреляю, а мои руки движутся размашисто, оставляя после себя послеобразы – призрачные копии, каждая из которых тоже стреляет. Я успеваю перезаряжаться во время работы моих иллюзорных рук. Пули рвут воздух, спирали дыма тянутся за ними. Сторукий Будда щедро дарит нирвану.
