Яркий блик солнца на крыле самолета осветил сквозь заиндевевший иллюминатор ряд кресел с ютившимися на них, пережидавшими томительный перелет пассажирами. Женщина у окна мирно дремала, погрузившись в темную пучину глубокого ворота пушистой вязаной кофты. Мужчины по соседству вершили свои ненужные дела.
Он читал. Лететь оставалось четыре часа, строго говоря, они только набрали высоту, и пассажирам позволили расстегнуть сковывающие их тела и достоинства ремни безопасности. Размеренно гудели двигатели, размеренно и неторопливо бортпроводницы ходили по салону. Размеренно страницы книги сменяли одна другую, как и некоторые дни, не оставляя ничего взамен.
Интересный ли это был роман? Он читал и лучше. Намного лучше. Малоизвестная книга одного из его любимых писателей. Понятно, в принципе, почему история эта не очень хорошо получилась. Нет в ней чего-то очень важного, чего-то еле уловимого, того, что бывает в действительно гениальных произведениях. Той маленькой искорки, что распаляет читателя с самой первой главы и заставляет его переместиться внутрь этого черно-белого мира из перемежающихся друг с другом разнообразных букашек и закорючек, букв, знаков препинания и ремарок на полях (но последние только в случае, если редактор сомневается в умственных способностях читателя). Той искорки, что помогает читателю осветить и раскрасить всевозможными цветами этот иллюзорный, волшебный мир, растущий с каждой новой главой, все больше и лучше проявляющийся в воображении, словно погожий день из кисельной дымки утреннего тумана.
Он должен бы был писать сам, но никак не мог этого сделать. Не мог заставить себя достать телефон, открыть новую заметку и начать набирать текст. Вместо этого он все перелистывал и перелистывал страницы книги, обманывая себя тем, что она ему интересна в образовательных целях. Обманывая себя тем, что дочитает главу и уберет книгу. Не убрал, начал новую. Глава, еще одна сменила предыдущую, осталось совсем немного страниц, рассказ скоро кончится и можно будет начать писать, уже не отвлекаясь на чтение книги.
Он уже очень давно так делает, оттягивает написание романа, как осужденный бы откладывал свою казнь, дай ему судья такую возможность. Или шах помрет, или осел сдохнет, только вот кто ему шах, кто ему судья, как не он сам? Он хотел сидеть дома, пока не допишет книгу, а вместо этого летит в неизвестную даль, словно в попытке скрыться от требовательных кредиторов, запутать след. Он пересаживается с самолета на самолет, пересекает границы государств, одну границу за другой. Но куда скроешься, если ты сам себе кредитор, если ты сам не платишь проценты по самому себе же выданному займу в виде времени на написание книги?
