Котел, старинный, медный, до блеска натертый моей же волшебной тряпицей – куском бархата, пропитанного лунным светом и ладаном, – весело бурлил темно-синей жидкостью. Она пахла полынью, ночными фиалками и чем-то неуловимо электрическим – будто перед грозой, когда воздух трещит от напряжения. Каждый пузырек, лопаясь, выпускал мелкую искорку, которая гасли с легким шипением, оставляя в воздухе мимолетный запах озона. Я помешивала состав длинной ложкой из орехового дерева, почерневшего от времени и сотен зелий, отсчитывая ритмичные круги – строго по солнцу, для активации. Двадцать один круг, ни больше, ни меньше. Приворотное зелье удалось на славу. Секрет был не только в точном рецепте из гримуара прабабки Аглаи, страницы которого пахли яблоком, корицей и тайной, но и в лунных ягодах, собранных на прошлой неделе в заповедном лесу за городом, в ту единственную ночь, когда они наливаются синим светом и становятся мягкими, как шелк. Сейчас доварится, когда жидкость сменит цвет с индиго на густой, почти черный сапфир, разолью во флакончики, и на продажу. С руками оторвут, причем в обоих мирах.
Я удовлетворенно улыбнулась, смахивая со лба прядь рыжих волос, посеребренных не годами, а случайным всплеском эликсира молодости пару лет назад, отчего они отливали, как мех лисы в лунную ночь. Ведьма то ли в десятом, то ли в двенадцатом поколении (мои прабабушки до сих пор спорят на этот счет, устраивая на семейных сборищах настоящие магические дуэли на эфемерных полях, где вместо молний сверкают едкие замечания о неверном толковании рун), я знала и любила свое дело. Моя мастерская, она же кухня, была местом силы: полки, гнущиеся под книгами в потрепанных кожаных переплетах, корешки которых были испещрены загадочными тиснеными символами; банки с сушеными кореньями, крыльями бабочек и мерцающим порошком драконьей чешуи; аккуратные этикетки на латыни и привычном для меня русском алфавите, где «Belladonna» соседствовала с «Беладонна, не трогать!». Над плитой висели связки сушеных трав, отчего воздух был постоянно напоен ароматами шалфея, чабреца и чего-то горьковатого, безымянного. На дубовом столе, исчерченном давними порезами от ритуальных ножей, мирно стояла кофемашина, а рядом в медной ступке дремлющим солнцем сверкал кусок настоящего янтаря с заточенной внутри мушкой. На подоконнике сушился пучок зверобоя, перевязанный красной нитью, а рядом мирно заряжался на солнце айфон в чехле с защитным орнаментом, вышитым серебряной нитью.
Мой бизнес процветал. И этому способствовали не только местные магические амулеты, которые я отгружала бородатым гномам-дистрибьюторам раз в полнолуние на глухой лесной поляне (они предпочитали расчет золотым песком или изумрудной пылью, но в последнее время стали благосклонны и к криптовалюте), но и земная реклама. Мой сайт «Ведьмины штучки» с милым, будто ручной работы, дизайном и блогом о «натуральной косметике ручной работы» был в топе поиска. Я вела разные соцсети, где удачно обыгрывала образ эко-девушки и арт-дизайнера, а хвалебные отзывы о «невероятно действенных ароматах, меняющих жизнь» сами лились рекой – ведь зелья и правда работали, просто люди предпочитали верить в силу эфирных масел и позитивного мышления. Я жила на два мира и не стеснялась в каждом из них использовать свои плюсы. Утром могла торговаться с лешим, пахнущим мхом и стариной, по поводу стоимости сушеной мандрагоры, внимательно слушая его скрипучий голос, в котором шелестели листья, а после обеда – встречаться с курьером в яркой униформе, подписывая акты изящной шариковой ручкой, или закупать партию стильных стеклянных флаконов на оптовом складе, виртуозно сбивая цену. В одном мире у меня был магический посох из ясеня, с трещиной, где хранилась молния одного очень неприятного грозового фронта, в другом – премиальная банковская карта с кэшбэком. И оба этих инструмента я ценила примерно одинаково.
