Лоснящийся черный корпус муниципального дрона-мусорщика бесшумно проплыл в сантиметре от стены, и Леон инстинктивно отпрянул в тень подъезда. Он замер, прислушиваясь к жужжанию, которое стихло так же внезапно, как и появилось. Тишина. Та самая оглушительная, гулкая тишина большого города, в котором никто не живет.
Он вышел из укрытия и, поправив потрепанный рюкзак за спиной, двинулся по Проспекту Единения. Широкий, вымощенный светящимся в сумерках камнем, он был спроектирован для миллионов. Сейчас на нем было человек двадцать, не больше. Они перемещались быстро, целенаправленно, взгляды прикованы к брусчатке или к призрачным свечениям коммуникаторов. Никто не смотрел по сторонам. Зачем? Архитектура была безупречна и безлика: стекло, сталь, редкие вкрапления белого полимерного бетона. Ни вывесок, ни рекламы, ни случайных граффити. Чистота, граничащая со стерильностью.
Леон был «Реалистом». Это слово в официальной прессе писали с заглавной буквы, но всегда в кавычках, с легким оттенком снисхождения, как пишут о чудаках или сектантах. «Реалисты предпочитают комфорт прошлого вместо трудностей настоящего» ‒ гласил один из социальных слоганов. Леон бы перефразировал: «Реалисты предпочитают правду настоящего вместо сладкой лжи прошлого».
Его путь лежал в жилой сектор «Гармония». Здесь, в башнях-ульях, жила большая часть города. Но и здесь, на улице, было пусто. Лишь изредка мимо проезжал автономный электромобиль. Леон поднял голову. Фасады башен были усеяны тысячами одинаковых окон. За некоторыми горел свет ‒ это были квартиры таких же, как он, Реалистов, или тех, кто по каким-то причинам находился в «межсеансовом периоде». Но большинство окон были темны. Абсолютно черны. Это были Коконы.
Леон мысленно представил эту картину, знакомую до боли. Миллионы людей, лежащих в своих капсулах, похожих на саркофаги из матового пластика и титана. На их лицах ‒ блаженные, отсутствующие улыбки. Они не здесь. Их тела дышат, сердца бьются, питательные коктейли поддерживают жизнедеятельность, но их разум, их души, их внимание ‒ там. В прошлом. В Хроногрессе.
Система была гениальна в своей чудовищной простоте. Лозунг, который висел повсюду ‒ на ретрансляционных щитах, в начале каждого официального видеообращения, даже на квитанциях за коммунальные услуги: «Ваше прошлое ‒ наша забота. Ваше настоящее ‒ ваш выбор».
Выбор. Леон горько усмехнулся. Какой выбор был у человека, когда реальность предлагала ему серые будни, тяжелый труд на благо системы, одиночество в толпе и постоянное чувство тревоги? А Хроногресс предлагал… все. Яркость первого поцелуя. Тепло рук родителей, которых давно нет. Азарт выигранного в юности спора. Триумф от сданного экзамена. Моменты славы, любви, счастья. Все, что уже случилось, можно было пережить снова. С полным погружением. Без искажений, без помарок. Технология позволяла вычистить даже мелкие неприятные моменты, оставив только чистый концентрат восторга.
