Первой мыслью Миле всегда был не запах кофе, а свет. Золотистый, пронизанный морской солью и пыльцой магнолий, он струился сквозь щели ставень, рисуя на старом паркете длинные, танцующие полосы. Она лежала с закрытыми глазами и слушала трёхголосье утра: мерный, убаюкивающий гул моря за окном, ликующие трели дрозда в саду и чуть слышный, как молитва, шепот бабушкиной швейной машинки этажом ниже.
Этот дом дышал. Он жил своей глубокой, размеренной жизнью, впитывая в стены из белого ракушечника запахи жасмина и горячего хлеба, храня тепло солнечных дней и прохладу ночных бризов. Дом стоял на самом обрыве, и из окна своей мансарды Миле могла видеть не просто кусочек моря, а его бесконечную, меняющуюся душу. Сегодня оно было ленивым и ласковым, переливаясь в лучах восходящего солнца тысячами серебряных блёсток.
– Миле, солнышко, завтрак! – донёсся снизу голос мамы, тёплый и густой, как мёд.
Она встала, и босые ноги приятно охладил гладкий паркет. Накинув на плечи лёгкий шёлковый халат, подарок отца из последней поездки, Миле спустилась вниз, в самое сердце дома.
Стол в гостиной уже ломился. Мама, Анастасия, с лицом, озарённым утренней улыбкой, ставила на стол тарелку с ещё дымящимися сырниками. Рядом дымился графин с домашним инжирным вареньем, в вазочке желтели спелые персики из их сада. Отец, Сергей, уже сидел с газетой, но взгляд его был не на новостных сводках, а на горизонте, где парусник застыл в дымке, словно бумажный кораблик.
– Спишь, как сурок, – подмигнул он ей, откладывая газету. – Море уже все утренние новости рассказало, а ты только глаза продрала.
– А у моря новости всегда одни и те же: «ш-ш-шшш, всё будет хорошо», – рассмеялась Миле, подходя к нему и целуя в щёку, пропахшую свежестью и лёгким ароматом трубчатого табака.
Он обнял её за плечи, и они так постояли секунду, глядя на синеву. Сергей был капитаном дальнего плавания, и эти месяцы его присутствия дома были для семьи священными, наполненными тихой радостью, как глоток родниковой воды после долгой жажды.
Из своей мастерской вышла бабушка Вера, держа в руках лёгкое платье цвета морской волны.
– Примерь после завтрака, внучка, – сказала она, прищуриваясь. – Подол подшила, он теперь будет развеваться на ветру, как крыло чайки.
Бабушка Вера была хранительницей не только этого дома, но и какой-то особой, старой Сочинской магии. В её руках любой лоскуток превращался в историю, а её вышивки, казалось, хранили шум прибоя и шелест пальм.
Завтрак прошел в ленивых, счастливых разговорах. О планах на день, о том, что пора бы уже собрать урожай айвы, о новой книге, которую Миле дочитывала, сидя на веранде. В этом доме умели ценить эти простые моменты, складывая их, как драгоценные камни, в шкатулку семейного счастья.
