Свет был тусклым, как и всё на этом уровне. Желтоватые люминесцентные лампы, встроенные в потолок, мерцали с раздражающей нерегулярностью, отбрасывая на серые металлические стены прыгающие тени. Воздух пах озоном, смазочными маслами и едва уловимым, но постоянным запахом переработанной человеческой плоти – неизбежный спутник системы регенерации атмосферы, который все давно научились игнорировать.
Элиас провел рукой по лицу, оставляя на коже темный масляный след. Его смена подходила к концу, последние восемь часов он провел в машинном отсеке G-7, самом нижнем и наименее престижном уровне станции «Иридиум-Бета». Здесь, в чреве станции, царил вечный гул – низкочастотный гул реактора, вибрация систем жизнеобеспечения, шипение гидравлики. Этот шум стал саундтреком его жизни, фоном, который он переставал замечать, пока тот не прекращался, что случалось крайне редко и всегда сулило проблемы.
Он затянул последний болт на панели циркуляционного насоса, вставил диагностический щуп в порт и скривился, глядя на показания. Давление было на 0.2 атмосферы ниже нормы. Не критично, но и не идеально. Станция, как и он сам, медленно, но верно изнашивалась. Ему следовало бы составить рапорт, запросить деталь у главного инженера, пройти через гору бюрократии… Но мысль об этом вызывала у него лишь тяжелую усталость.
«Проклятие, – прошептал он, выдергивая щуп. – Еще одна проблема, которую никто не оценит».
Он собрал инструменты, аккуратно разложив их по ячейкам переносного кейса. Порядок в инструментах был единственным, что он мог контролировать в этом хаосе труб, проводов и предупреждающих табличек. Закрыв панель, он стукнул по ней костяшками пальцев – старый, глупый ритуал, суеверие, которое он перенял у старого техника, давно ушедшего на пенсию.
Дорога в жилой сектор занимала двадцать минут на скоростном трамвае, который ходил с интервалом в сорок. Элиас стоял в почти пустом вагоне, держась за потускневший поручень. Его комбинезон, когда-то синий, теперь был покрыт пятнами и потертостями до неузнаваемости. На груди едва читалась нашивка с именем «Э. Торн» и значком младшего техника по системам жизнеобеспечения. Звание, которое на «Иридиуме» означало «смотритель за трубами и фильтрами».
Он поймал свое отражение в грязном окне вагона. Бледное, усталое лицо, темные волосы, слипшиеся от пота, глубоко посаженные серые глаза, в которых застыла привычная апатия. Ему было двадцать четыре, но он чувствовал себя на все сорок. Он мечтал о переводе. О любой другой станции, где к техникам относились бы не как к расходному материалу, а как к специалистам. О «Гелиосе-Альфа» или, на худой конец, о «Прометее-Дельта», где были настоящие исследовательские программы, чище коридоры и меньше циничных офицеров в идеально отглаженной форме. Но его заявки, как и все остальное, тонули в бюрократическом болоте ОНЗ.
