Депо «Уральский Перекрёсток» не было похоже ни на что из того, что осталось от старого мира. Это был не просто ремонтный ангар – это была крепость, выросшая на стыке вымерзших магистралей, узел, где ещё теплилась жизнь. Снаружи – бескрайняя Белая Пустота, ветер, воющий в расщелинах ледяных торосов, и вечный сумрак под низким, свинцовым небом. Внутри – гулкий, наполненный эхом металла и пара мир, пропахший угольной пылью, смазочным маслом и потом.
Артём, машинист Клана Машинистов 3-го ранга, стоял на коленях перед открытой топкой своего локомотива. Его пальцы, обёрнутые в потёртые кожаные перчатки с отрезанными пальцами, методично чистили колосники от спекшегося шлака. Жар от ещё тлеющих углей обжигал лицо, но это был хороший жар, живой. Он бормотал что-то под нос, не отдавая себе в этом отчёта – привычка, унаследованная от отца. Разговоры с машиной.
«Рокот» был старым советским тепловозом, серии ТЭ3, одним из тех железных динозавров, что пережили сам мир. Его корпус, некогда зелёный, теперь представлял собой лоскутное одеяло из заплат, сварных швов и наклёпанных листов котельного железа. На боках, поверх ржавчины и сажи, красовалась эмблема Клана – стилизованное колесо с шестернёй внутри. Но для Артёма это был не просто агрегат из стали и меди. Это было живое существо. Он знал каждый скрип его рам, каждый нюанс гула дизелей, каждый свист пара в магистралях. «Рокот» отвечал ему – надёжной работой, послушным набором хода, терпеливым принятием бесконечных ремонтов.
– Ещё немного, братец, – прошептал Артём, ударяя молотком по заклинившему колоснику. – Ещё немножко потерпи. Скоро в путь. Самый важный.
Это был его первый самостоятельный рейс с ответственным грузом. Рейс Ч-44, «Челябинск, груз особый». Не конвоирование рабов на московские шахты, не перевозка туш мороженого зайчатины, а настоящая, серьёзная работа. Знак доверия от Совета Капитанов. Его отец, такой же машинист, погиб на рельсах десять лет назад, когда ледяной обвал накрыл состав у подножия Уральского хребта. Артём вытащил из-под обломков только его походный чайник и старенький компас. С тех пор он жил с одной мыслью: водить поезда так же чисто, как водил отец. Следовать Кодексу Колеса не из страха, а потому, что это единственный способ удержать мир от окончательного распада.
Он закончил с топкой, захлопнул тяжёлую дверцу и провёл рукавом по лбу, оставив чёрную полосу. Вокруг кипела жизнь депо. В сизом свете дуговых фонарей, питаемых от грохочущего где-то в глубине дизель-генератора, сновали люди. Рабы в рваной одежде таскали мешки с углём. Механики с гаечными ключами наперевес копошились под вагонами. Торговцы из Перми или, может, самого Метротона, в хороших, хоть и поношенных, шубах, о чём-то оживлённо торговались со стражниками Клана. Воздух был густ от пара, вырывавшегося из продувочных клапанов, и от дыхания сотен людей, собравшихся под эту стальную крышу – последний островок порядка перед Белой Пустотой.
