Глава 1. Волжские зори Коленьки Смирнова
Солнце, казалось, всегда всходило из-за той самой кривой ивы на берегу Волги. Для Коли Смирнова, что по паспорту числился Николаем Николаевичем, эти зори были точкой отсчёта всего, что имело смысл: рыбалки с дедом, криков просыпающихся чаек, густого запаха парного молока и влажной, плодородной земли, которую он знал, кажется, наизусть.
Деревня Заречье жила своей медленной, неизменной жизнью. Избёнки, крытые соломой, жались к высокому волжскому берегу, словно боясь скатиться в тёмные, быстрые воды. Между ними вились тропки, примятые босыми ногами ребятни и крепкими сапогами мужиков. Заречье было не просто точкой на карте – оно было тёплой, надёжной колыбелью, где каждый знал цену труду и покою. Коля вырос здесь, впитывая с молоком матери и суровыми наставлениями отца эту простую, вековечную мудрость: земля прокормит, если её любить, а люди помогут, если ты сам не подлец.
Его отец, Николай-старший, был немногословен, крепок и надёжен, как старый дуб. Он работал бригадиром в колхозе, ценил порядок и не терпел пустословия. Мать, тётя Даша, была суетлива, добра и полна ласки, которую щедро изливала на единственного сына и хозяйство.
«Коленька, ты поел? Ты одет тепло? Опять на реку собрался, окаянный!» – этот нехитрый припев сопровождал Колю с раннего детства и до самого призыва.
Лето 1939 года оставило в его памяти не столько начало сбора урожая, сколько встречу, перевернувшую его тихий мир. Ему только-только стукнуло восемнадцать. Он возвращался с покоса, усталый, но довольный – запах скошенной травы въелся в кожу, приносимый ветром. И тут, возле старого колодца, он увидел Катю Кострову.
Катя была его ровесницей, жила в соседнем доме, но словно бы до этого момента Коля её по-настоящему не замечал. Она всегда была рядом – девочка, с которой он играл в прятки, делил украденные яблоки. Теперь же перед ним стояла не девчонка, а молодая женщина: тонкая, звонкая, с волосами цвета спелой ржи, заплетёнными в тугую косу. Глаза её, васильковые и глубокие, были устремлены куда-то вдаль, за реку, и в них была такая мечтательная грусть, что Колино сердце внезапно сжалось, как пойманный на крючок карась.
Она набирала воду, и коромысло, повинуясь её движениям, слегка поскрипывало.
«Кать, давай помогу», – голос Коли прозвучал непривычно хрипло.
