Отливающий в темноте серебром туман стелился по реке, перемешиваясь с тихим голосом, льющимся по ветру.
– Белым-белым днём из шумного-шумного города, – русалка, сидящая на ветви ивы, вытянула руку в сторону мерцающих за рекой огней, – в лес пришёл…
Обвела взглядом расположившихся вокруг малышей и тех, кто постарше, но ещё находит если не увлекательным, то любопытным слушать то ли сказки, то ли страшилки перед рассветом.
– Человек! – щёлкнула зубами кошачья улыбка у подножья дерева.
– А-а-а-а! – завизжала мелкотня.
Даже сын местного лесового вздрогнул, и примостившаяся у него на плече маленькая вила, ойкнув, вспорхнула и запуталась в свисающих ветвях. Закрыла ладошками рот феечка. Вздыбили шерсть волчата. Две русалочки – племянницы рассказчицы, обнимавшие её с двух сторон – заплакали. Только тролль, захаживающий послушать истории в лес с той стороны реки, где мерцали городские огни, вздохнул и остался сидеть неподвижно.
Улыбка улыбнулась, демонстрируя, насколько хозяин её доволен эффектом, и пропала. Но те, кому ночь была за день людской (а таких здесь было много), прекрасно видели в темноте Пуша – кота, раза в три больше обычного, с лакрично-чёрной шерстью, неожиданным белым сердечком на манишке и мерцающими в лунном свете когтями.
– М-у-у-у! – добавил Пуш то ли чтобы напугать ещё сильнее, то ли чтобы развеселить напуганных. Во всяком случае, феечка несмело улыбнулась.
– Му? Ты уверен? Копыта у тебя вроде не прорезались, да и хорошо, – русалка осеклась, взглянув на нахмурившуюся вилу. – У некоторых они, конечно, очень изящные, но не твой случай, мохнатый.
– Не роняй мой авторитет, Синь. А насчёт уверенности – я вообще мало в чём уверен. Всегда есть что-то, чего я не знаю, что не учёл, кого не услышал. Реальность меняется, детали ускользают. И мало что в жизни можно оценивать однозначно, ты не находишь?
– Нахожу. Но люди – не повод для смеха. Вот в этом я уверена. Особенно, когда они появляются рядом!
– Всегда ли? И все ли согласятся с тобой?
– Всегда. И не смотри на Жака, – кивнула Синь’Ава на тролля. – О ком он расскажет? О вонючих человеческих бездомных? О глупых мальчишках, которые кидают крючки в воду под мостом? И уж точно ни слова не скажет он о тех, что жгут и потом рубят лес, о тех, кто сливает отраву в воду, о тех, кто убивает нас!
Синь’Ава хлестала хвостом по стволу, сама того не замечая.
Жак втянул голову в плечи. Все знали, что говорить тролль не любил. Ночью да в межсезонье, когда город заворачивался в тёплый оверсайз, он видился окружающим вполне себе обычным парнишкой, только крупным и уж очень молчаливым. Но неожиданно Жак ответил, тихо, но уверенно:
