Марина стояла у антикварного магазина и от нетерпения притоптывала на месте. Прикрыв ладонью глаза от яркого весеннего солнца, она, как ребёнок, прильнула к витрине, пытаясь разглядеть, что творится внутри.
Старинное напольное зеркало в тяжёлой бронзовой оправе стояло на прежнем месте – точно там же, где и две недели назад, когда она увидела его впервые. Тогда Марина мысленно решила: если за это время его не купят, она обязательно заберёт его себе.
Наконец дверь магазина отперли, и Марина буквально впорхнула внутрь. Внутри сразу пахнуло тем, что бывает только в помещениях, где вещи старше людей: пылью старого дерева, высохшим лаком, чуть горьковатой, затёртой временем полировкой, и ещё – тонкой, терпкой затхлостью от стеллажей, в которые годами впитывались чужие руки и чужие дни. В лучах из окна висели пылинки – медленные, ленивые, будто воздух тут был плотнее обычного.
Мельком взглянув на скучающего мужчину лет шестидесяти за прилавком, она сразу направилась к зеркалу.
Вблизи оно показалось ещё наряднее. Солнечные блики ползли по бронзовой раме с витиеватыми узорами. Марина провела по ней ладонью – металл хранил дневное тепло, будто живое тело под одеждой. Потом, почти машинально, протянула палец к своему отражению и коснулась стекла.
Поверхность была холодной. Обычный, казалось бы, стеклянный холод, но Марина всё равно невольно поёжилась – контраст с тёплой оправой был слишком резким, слишком «неправильным», будто кто-то держал этот холод изнутри, не давая ему рассеяться.
– Здравствуйте, – услышала она у себя за спиной.
Марина обернулась. Перед ней стоял продавец, тот самый мужчина, которого она мельком заметила у входа.
– Понравилось? – спросил он, оживляясь.
– Очень, – ответила Марина. – Настоящая красота.
Старик кивнул, посмотрел сначала на неё, потом – на зеркало. Взгляд у него на мгновение стал каким-то оценивающим, слишком внимательным, будто он прикидывал не цену, а то, сколько она выдержит.
– Такие вещи… их редко сейчас делают, – сказал он. – Зеркало старое, домовое. Много видело.
Марина улыбнулась:
– Домовое?
– Ну да, – он чуть пожал плечами, словно оправдываясь за странное выражение, – запоминают. Людей, события, голоса. Зеркала – особенно.
Он говорил без наигранной мистики, скорее как человек, который давно живёт среди старья и привык приписывать вещам характер.
– Бабка моя, царство небесное, всегда ругалась, если зеркало на ночь не завесить. «Не держи дверь открытой», – говорила. – Он усмехнулся, будто сам понимал, что звучит это странно. – Суеверия.
Марина вежливо кивнула.
