Солнце весь день било по земле – глухо, тяжело, без пауз; к вечеру оно перестало быть просто светом и сжалось в красный, воспалённый шар, повисший на верхушках деревьев, заливая их густой кровавой зарёй. Воздух стал вязким, как липкая горячая простыня, и последний день июня стягивался петлёй – медленно, без скрипа, но так, что уже некуда было деться.
Семён Чередков, почти не разбирая разбитую дорогу, давил на газ. Джип прыгал на ямах, швырял его из стороны в сторону, подвеска стонала, мотор ревел, будто машину тащили туда, куда она идти не хотела; Семёна железо не интересовало – его интересовали только двое, которые спали где-то рядом, пока красный свет держал мир на привязи.
На очередной яме машину подбросило особенно сильно, капот задрался, и Семён на секунду увидел небо – сразу две лампы: красное солнце и толстую белёсую луну. Луна висела низко и чужо, так близко, что хотелось отвести глаза; в кратерах проступал тёмный рисунок, похожий на широко раскрытый рот.
Ремень врезался в грудь, тело качнуло вперёд, и взгляд зацепился за маленький прямоугольник на панели – фотографию Марины: выцветшую от солнца бумагу, улыбку, выбившуюся прядь, глаза, которые он видел в последний раз уже неподвижными. Плечи сами подались вперёд, подошва сильнее вдавила педаль, и мотор взвыл, словно под капотом тоже жило что-то упрямое.
До темноты оставалось меньше часа, до момента, когда они откроют глаза, – и если он упустит их сейчас, снова придётся месяцами нюхать чужую кровь по следам, по дворам, по случайным подворотням, искать там, где люди спят, где дети смеются, где ночью под окном кто-то кашляет, и никто не знает, что кашель – это не болезнь.
Марину нашли три недели назад, в пригороде, в съёмной квартире. Белую, неподвижную. Не как в фильмах – без красоты, без “шрама-символа”: просто тело, которое уже не дышит, и тонкие дырки под ухом, две точки, будто кто-то ткнул иглой. Семён держал её голову на коленях и понимал только одно – он не успел; теперь он пытался успеть хотя бы сюда.
Деревня выскочила из-за поворота внезапно, как зверь из кустов. Джип влетел на первую улицу, резко затормозил, выбросив вперёд густое облако пыли, и сухой воздух тут же влез в салон.
Во дворе первого дома суетилась женщина; она застыла с приподнятыми руками и прищурилась на машину. У сарая, прикованный цепью, дёрнулся пёс – крупный, тяжёлый, дворовый: рванулся, цепь натянулась и звонко хлестнула по кольцу, пса подбросило, он перевернулся в воздухе и глухо ударился спиной о землю, но тут же вскочил. Лай сорвался на визг – он метался по дуге, упираясь в невидимую границу цепи, пока голос не охрип.
