ГЛАВА 1. Фотография, которой не было
Гриша открыл глаза оттого, что кто-то очень настойчиво пытался пробраться в его сны с запахом жареных сырников.
Он пару секунд лежал, уставившись в потолок, в котором не было ни единой трещины, напоминающей музыкальный ключ, ни тёмного пятна, похожего на кота Моцарта, ни портала в другое измерение. Потолок был просто потолком. Подозрительно обычным.
За дверью звякнула посуда, и раздался голос мамы:
– Гриш, вставай, у тебя через час школа! И не притворяйся окаменевшей статуей великого композитора. Слышишь?
«Слышу…» – подумал Гриша, но вслух ничего не сказал. Он лежал и пытался понять, что именно не так.
В груди тихо звенело. Не сердцебиение, а какой-то… отголосок. Последний аккорд сна, который ещё не успел рассеяться. Байкал, вода как стекло, над ней – странный свет, в котором пульсировала музыка. Каштановый принц Денис с прищуренными глазами. Дискавери, держащая гитару, как меч. Юлия Сергеевна – строгая, красивая, с упрямо сжатыми губами. Моцарт, отряхивающий с уса… то есть с усов – воображаемую пыль.
И – звук. Тот самый. Фрагмент, который охраняет мир музыки.
А потом – резкий провал, как будто кто-то выключил фильм на самом интересном месте.
Гриша сел на кровати. Комната была его обычной комнатой: плакат с гитарой над столом, портфель, грустно прислонённый к стулу, стопка тетрадей, одна из которых притворялась дневником, а на самом деле была сборником каракулей, схем аккордов и странных нотных закорючек.
И всё бы было нормально, если бы не одно «но».
На его столе стояла фотография. В старой, немного потёртой рамке.
– Этого точно не было, – прошептал Гриша, ощутив, как по спине пробежали мурашки.
Рамка была деревянной, с вырезанными по углам завитками, похожими на застывшие в воздухе ключи соль. Под стеклом – выцветший от времени снимок: летний день, тень дерева, лавочка. На лавочке – девушка.
Она была очень похожа на Юлию Сергеевну. Та же линия подбородка, те же выразительные глаза, только в них было меньше строгости и больше… шального света. Волосы чуть светлее, собраны в небрежный хвост. На плечах – сарафан, на коленях – гитара.
Она смеялась. Настоящим, живым, широким смехом, который, казалось, вот-вот прорвётся через стекло и польётся в комнату.
Но это была не она.
Гриша знал. Как знают, что нота получается чистой, даже если никто ещё не успел поправить.
Он потянулся, осторожно взял рамку. Она была неожиданно тёплой, как будто только что кто-то держал её в руках. На обратной стороне обнаружилась потрёпанная бумажка, приклеенная кусочком пожелтевшего скотча.
