Глава первая. Шепот в тишине
Алексей Волков считал океан своим вторым домом. Вернее, не домом – храмом. Местом безмолвной, величественной силы, где царят иные законы, где время течет иначе, а границы человеческого «я» размываются под безразличным взглядом вечности. Он не плавал в океане; он погружался в него, как входят в святилище – с трепетом и уважением. Его тело, закованное в неопрен и титан, становилось всего лишь оболочкой, сосудом для сознания, которое парило в синеве, касаясь тайн, недоступных тем, кто остался наверху, в мире солнца и ветра.
Но даже в храме есть свои темные алтари, свои запретные склепы. И сегодняшнее погружение вело его именно туда.
«Посейдон», грузовое судно средних размеров, затонувшее три года назад во время внезапного шторма неподалеку от Камчатских островов, лежало на глубине девяносто метров. Это была не запредельная, но серьезная глубина, царство холода, синих сумерек и нарастающего давления, которое сжимало не только тело, но и мысли, делая их тяжелыми, обрывочными.
Спуск был подобен медленному угасанию дня. Яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь толщу воды, постепенно сдавался, сменяясь лазурью, затем индиго, и, наконец, мутной синевой, в которой уже едва угадывались отсветы поверхности. Алексей контролировал дыхание – ровные, экономные вдохи и выдохи, эхо которых оглушительно грохотало в тишине его регулятора. Пузыри выдыхаемого воздуха серебристыми гроздьями устремлялись вверх, к тому миру, который с каждой секундой становился все более призрачным и далеким.
Взгляд его, привыкший к полумраку, выхватывал из темноты проплывающие тени – стайку серебристых сайр, одинокую медузу, похожую на призрачный пульсирующий колокол. Но его сознание было уже там, внизу, где по данным эхолота покоился «Посейдон». Это был заказ – страховой компании потребовалась визуальная оценка состояния корпуса, фотографии и, если получится, попытка установить причину катастрофы. Официальная версия – шторм. Но ходили слухи о перегрузе, о неисправной технике. Алексей был не судьей, а лишь глазами тех, кто остался наверху.
И вот, наконец, дно. Вернее, не само дно, а его преддверие. Песчаный склон, усеянный темными валунами, уходил в непроглядную черноту бездны. И на этом склоне, словно раненый левиафан, лежал «Посейдон».
Остов судна был огромен. Ржавые борта, поросшие бахромой усоногих раков и мшанок, вздымались из мрака. Мачты, когда-то гордо устремленные в небо, теперь были сломаны и неестественно выгнуты, оплетенные длинными, похожими на волосы, водорослями. Надстройка мостика зияла черными провалами иллюминаторов – слепыми глазами мертвого исполина. От всего сооружения веяло холодом, тишиной и невероятной, всепоглощающей скорбью.
