Пролог.
Мандала Нулевого Часа
(22 июля 2025 года. Реакторный зал АЭС «Анатолия», Турция. T-minus 60 секунд до обнуления)
Воздух был жёлтым. И гудел.
Как улей, замурованный в трансформаторной будке.
Артём стоял на коленях. Холодный бетон впивался в кожу. Кровь из носа капала на пол, собираясь в лужицу у трещины. Трещина расходилась от его коленей идеальной, больной спиралью. Он сам был этой трещиной.
– Это диагноз, Гринев. – Голос Олега Крутова из динамиков был чистым, без помех, стерильным, как скальпель. – Ты – симптом, который возомнил себя лекарством.
Артём не слушал. Его реальность крошилась на осколки, на болезненные вспышки памяти, что вспыхивали перед глазами.
Вспышка первая: Сестра.
Бурятия. Восьмилетняя Лида. Её алый шарф летит на дорогу. Звук удара, который он будет слышать вечно.
Вспышка вторая: Жена.
Чита. Ольга протягивает ему снимок УЗИ – чёрно-белая спираль. Её голос, тихий, как яд: «Ты проклял его ещё до рождения».
Вспышка третья: Учитель.
Байкал. Доржо бросает горсть риса в огонь. Его шёпот на ветру: «Чтобы остановить колесо, нужно сломать его ось».
– Ты не просто видел катастрофу, – продолжал голос из машины. – Ты её скомпилировал. Твоя вина была её исходным кодом. Твой дар – её процессором.
Артём поднял голову.
Пепел.
Тяжёлый, металлический пепел больше не падал. Он застыл в жёлтом воздухе, формируя гигантскую мандалу. Колесо Сансары, собранное из праха его ошибок. В каждом секторе – лицо: Лида, Ольга, Доржо, его сын Максим. Все смотрят на него. Ждут.
Он медленно, с хрустом в коленях, встал.
Перед ним было два алтаря. Два пути.
Слева – сияющая синяя панель «Проекта Феникс». Корпоративный синий, цвет лжи и годовых отчётов. Путь контроля. Путь в новое, ещё более изощрённое рабство.
Справа – старый, забытый, покрытый слоем пыли терминал аварийного сброса. И большая, грубая, красная рукоять. Цвет ошибки, цвет крови. Путь уничтожения.
Это не карма. Это не судьба.
Это выбор.
– Подумай о сыне, Гринев! – голос Крутова стал резким, как удар тока. – Только синяя панель! Это твой единственный шанс!
Артём повернул голову к камере. Его губы тронула улыбка, похожая на трещину на старой кости.
– Ты не понимаешь, Олег, – прохрипел он, и его собственный голос показался ему чужим. – Я не лекарство.
Он развернулся и пошёл к красной рукояти.
– Я – сама болезнь.
Он положил руку на холодный, шершавый металл.
– И единственный способ лечения – хирургическое удаление.
Он дёрнул рычаг.
Взрывная волна была беззвучной. Просто белый свет, который нажал «Delete».
Он стирал бетон, пепел, боль.
