Элвин Кейдж медленно шёл между стеллажами, и его потёртый бархатный камзол не издавал ни звука. Пальцы скользили по корешкам, и каждая книга отзывалась ему едва уловимым импульсом, смутным шепотом на грани чувств.
– Спокойной ночи, старый друже, – его низкий, глухой голос идеально растворялся в симфонии безмолвия.
Ладонь легла на потрепанную кожаную обложку трактата по низшей некромантии. Книга была холодна, и от её прикосновения по коже бежали мурашки. Элвин слегка надавил, ощущая, как струящаяся изнутри негативная энергия под его ладонью успокаивается и затихает. На следующей полке покоился манускрипт в золоте и самоцветах – «Песни Созвездий». От него исходило смутное тепло и лёгкий трепет, напоминающий о пульсации далеких звёзд. Элвин провел по корешку сухой тряпицей, смахнув невидимую глазу пыльцу снов.
– Не сегодня, красавица, – тихо прошептал он, обращаясь к тонкой книге в чёрном пергаменте.
Та пыталась нашёптывать ему на грани слуха, суля власть над мыслями врагов. Элвин не моргнув глазом аккуратно взял книгу и развернул её корешком к стене, прижав к соседнему тяжелому тому по геомантии. Шёпот оборвался, сменившись обидным, почти детским шипением, которое тут же затихло. Эта работа требовала не просто внимания, а своеобразного диалога, где его молчаливые вопросы встречали беззвучные, но ощутимые ответы. Он был не столько читателем, сколько переводчиком с языков дремающей магии, и за годы этой службы научился слышать больше, чем когда-либо слышал, будучи полноправным магом.
Идиллия рухнула в одно мгновение. Сначала в висках застучал тупой, отдаленный набат. Затем по затылку пронеслась ледяная волна, сменившаяся адским жаром. Элвин вздрогнул, тряпица выскользнула из ослабевших пальцев. Он судорожно уперся руками в резной дуб стеллажа, пытаясь устоять на ногах.
– Нет. Только не сейчас… – прошептал он, чувствуя, как пол уходит из-под ног.
Шатаясь, Элвин побрел к своему столу, затерянному в нише под огромным витражом. На стекле застыла старая картина со сценой «Подавления Эпидемии Безумия»: замершие в вечной муке фигуры, безликие балахоны следователей со знаками Арканума и корчащиеся в немых спазмах одержимые. Обычно он не обращал на этот витраж внимания, но сегодня древнее изображение казалось едкой и зловещей насмешкой, кривым зеркалом, внезапно показавшим ему его же отражение.
Руки предательски дрожали, отказываясь слушаться, когда он начал рыться в ящиках стола, отодвигая груды аккуратно составленных каталогов и рассыпавшиеся от старости перья. Пальцы, онемевшие и неуклюжие, нащупали наконец маленькую, невзрачную склянку из тёмного стекла, в которой плескалась маслянистая жидкость цвета запёкшейся крови – «Настойка Молчащего Корня». Он с силой выдернул пробку зубами, не чувствуя боли, и залпом, одним движением, выпил несколько обжигающих глотков. Жидкость опалила горло, распространив по всему телу горький, вяжущий вкус полыни и холодного металла – вкус отчаяния и цены за временное перемирие с собственным прошлым.
