Мастер Варан знал, что умирает.
Не в том обыденном смысле, в каком умирают все смертные существа – день за днем, клетка за клеткой, воспоминание за воспоминанием. Нет, он умирал особой смертью, доступной только тем, кто прожил слишком долго и видел слишком много. Его душа истончалась, словно пергамент, которым слишком часто пользовались, стирая и переписывая одни и те же строки.
Архимастер медленно поднялся из кресла в своем кабинете на вершине Центральной башни Академии множественных отражений. Древесина скрипнула под его весом – или под весом столетий, которые он нес на плечах. За огромными арочными окнами расстилалось царство плавающих островов, соединенных мостами из кристаллизованного света. Водопады срывались с краев земных массивов в бесконечную пустоту между измерениями, их брызги превращались в россыпь жемчужин, которые никогда не достигали дна.
Красота этого места когда-то вдохновляла его. Сейчас она лишь напоминала о цене, которую пришлось заплатить за стабильность.
– Сколько еще? – прошептал он в пустоту кабинета, обращаясь к тем, кого здесь не было.
Но ответ пришел не от духов прошлого, а из самой реальности. Воздух перед ним замерцал, и в кристальной сфере на его столе проявились образы. Сначала смутные, словно отражения в мутной воде, затем все более четкие.
Туманные земли. Госпиталь Кейла. Молодая женщина с каштановыми волосами и звездными глазами идет по тропинке к зданию из светлого камня. Это она. Первый из двух последних якорей.
Варан провел костлявым пальцем по поверхности сферы, и изображение сменилось. Теперь он видел мужчину с усталыми, но добрыми глазами, склонившегося над больной. Целитель пропускал чужую боль через себя, принимая ее, трансформируя, возвращая гармонию. Второй якорь.
– Они не понимают, что значит быть последними, – прошептал архимастер. – Не знают, какое бремя примут на себя.
Он отвернулся от сферы и подошел к массивному сейфу, спрятанному за иллюзией пустой стены. Внутри, в камере, защищенной семью слоями заклинаний, лежала книга. Ее страницы были сделаны из материи самой реальности, а чернила – из сущности времени.
"Истинная история якорей", – гласила надпись на обложке.
Варан никогда не показывал эту книгу Совету. В ней содержалась правда, которая разрушила бы основы Академии. Правда о том, что якоря были не благословением, а проклятием. Не спасителями мира, а его узниками.
Каждая пара якорей, связывавшая реальность на протяжении тысячелетий, в конце концов сходила с ума. Не от внешнего давления, не от физических страданий. От понимания того, что они держат в тюрьме саму жизнь.
