За сетчатым забором хрипло надрывалась дешевая акустика, грустно повествуя про какой-то централ и северный ветер. Бело-сине-красный флаг печально повис, не имея ни северного, ни южного, никакого-либо другого ветра. Рядом с флагом стоял пляжный зонт, частично закрывая небольшой домишко. Дополнял же общий вид сам хозяин дачного участка, расхаживающий в великолепном настроении, о чем, вероятно, свидетельствовал выступающий на полметра голый живот из расстегнутой рубахи. Иванов подавил желание сплюнуть: «Сам-то тоже хорош, не нанюхался бы он тогда чего не надо – не пил бы сейчас водку». Ну а местных можно понять – май, долгожданное тепло, полуденное солнце. Хотя на взгляд Иванова, оно излишне яркое и белое в это время, а вот по утрам и вечерам – самое то, как дома. И в те сокровенные часы он смотрит на него, не в силах оторвать взор, и душат его тоскливые, горькие слезы, усиленные далеко не одним стаканом крепкого напитка. И комаров еще нет… «Тьфу ты, напасть!» Иванова передернуло при воспоминании об этих коварных и безжалостных тварях, и он все-таки в сердцах сплюнул.
– Эй, слышь? – Крикнул Иванов. Он забыл, как того по имени, да и не очень-то хотел помнить, ведь помнить все – это анахронизм, особенно, когда есть кассовая книга. – Слышь, говорю? – Владелец дачи наконец-то расслышал сквозь надрывы печального исполнителя, что к нему кто-то обращается, нехотя повернулся кормой к своему домику, животом к Иванову. – За электричество пора платить, давай показания счетчика, – он сдвинул кепку на затылок, достал из пиджака блокнот и карандаш. – И за вывоз мусора собираем, по норме пять кубов с человека.
Обладатель живота несколько погрустнел, вновь развернулся и выключил музыку. Блаженная тишина молотом ударила по округе.
– Так вроде норма за вывоз меньше, – неуверенно сказал он.
– Меньше не меньше, а вывозят его тоннами, будто не село у нас вовсе, а, прости господи, свиноферма какая-то. Ты в мусоре хочешь потонуть, или как? – Иванов пнул сапогом подвернувшийся камушек, тот описав дугу, плюхнулся в лужу возле забора. Хозяин дачи обреченно сходил в дом, вернулся с деньгами и клочком бумаги с коряво записанными показаниями счетчика.
Иванов произвел расчеты, отдал сдачу, сунул блокнот в карман и быстро зашагал дальше. Ему осталось посетить два дома, и он волен заниматься чем захочет, но настроение так и не улучшилось. Да и с чего бы? Пятый десяток лет он тут торчит, и какое применение он себе нашел? Сельский бухгалтер! И это с его-то могучим интеллектом, который тут никому не нужен, они тут и без него отлично справляются. Иванов снова сплюнул и двинулся дальше. Следующее владение принадлежало хорошо знакомым ему людям. Главу семьи он с так называемого детства звал дядей Пашей, так уж в этих местах было заведено. И вот его он уважал, даже иногда подсчитывал сколько бы он мог стоить. Коренной житель, не то что понаехавшие дачники, трудолюбивый и спокойный, всеми днями чем-то занят – своими пчелами, огородом или что-нибудь строит, несмотря на то, что почти уже ничего не видит, а по вечерам садится на завалинке и начинает играть на аккордеоне. Эти звуки Иванов очень любил, что-то в них было космическое, по его мнению.
