ЦЕРН-3, Женева, 2047 год
Лифт опускался уже четыре минуты, и Лейла Нурманова считала секунды. Не потому что торопилась – она никуда не торопилась последние полгода, – а потому что считала всё. Трещины в потолке вагона метро. Шаги от двери до кофейного автомата. Количество раз, когда муж говорил «доброе утро» за последний месяц. Семнадцать. Это было меньше, чем в позапрошлом.
Лифт дёрнулся, замедляясь. Двести сорок три секунды. Глубина – около четырёхсот метров, если верить ощущениям и элементарной физике. FCC-hh, Циркулярный Коллайдер Будущего, залегал глубже своего предшественника, и это имело смысл: сто километров кольца требовали стабильного скального основания, а швейцарские Альпы охотно предоставляли свои недра тем, кто готов был платить.
Двери разъехались с тихим шипением. За ними открылся коридор, освещённый холодным светом, – бесконечная перспектива белых стен и синих указателей. Лейла сделала шаг и остановилась.
Четырнадцать плиток до первого поворота. Она знала это, хотя никогда здесь не была. Просто видела схему комплекса – один раз, три недели назад, – и теперь плитки выстраивались в голове ровными рядами, словно клетки на бесконечной шахматной доске.
Перестань, – сказала она себе. Голос внутри звучал устало, как у матери, которая в тысячный раз просит ребёнка не ковырять болячку. Ты здесь по делу. Сосредоточься на деле.
Но дело и было проблемой. Дело было причиной, по которой она стояла в четырёхстах метрах под землёй, в месте, куда её не приглашали пятнадцать лет, с тех пор как она опубликовала статью, превратившую её из «перспективного теоретика» в «ту сумасшедшую из Алматы».
Лейла пошла вперёд, и её шаги отдавались гулким эхом в пустом коридоре.
Кабинет Маркуса Вебера располагался в секторе D-7, между серверной и комнатой отдыха. Выбор места говорил о человеке больше, чем любое резюме: Вебер хотел быть рядом с данными и рядом с кофе, именно в таком порядке приоритетов.
Дверь была приоткрыта. Лейла постучала по косяку – три коротких удара, пауза, ещё один – и тут же разозлилась на себя. Ритуал. Очередной бессмысленный ритуал, от которого она не могла избавиться.
– Входите, – раздался голос изнутри. Низкий, с едва уловимым немецким акцентом, проявлявшимся в чуть избыточной чёткости согласных.
Кабинет оказался именно таким, каким она его представляла: заваленный бумагами стол, три монитора, образующие полукруг, и стена, покрытая распечатками графиков. На графиках – кривые распределения частиц, гауссианы, гистограммы. Хаос, который для статистика был порядком.
