«Жизнь – как коробка шоколадных конфет», – говорил герой одного известного фильма. Долгое время я был согласен с этой мыслью, пока не осознал важное уточнение: жизнь – это коробка, но наполнена она не только шоколадом. В ней встречаются и невзрачные карамельки, и вовсе не конфеты – лишь яркие обертки, скрывающие нечто совсем иное.
Оглядываясь на детство, вспоминаю: тогда мне выпадали исключительно шоколадные конфеты. Пусть одни таяли сладостью на языке, а другие оставляли легкую горчинку – все они были подлинными, честными в своем вкусе.
После двадцати доля чистой сладости начала уменьшаться, хотя настоящей горечи я еще не знал. К тридцати годам в коробке появилось больше карамели – порой приторной, порой с неожиданным послевкусием… А вот к сорокам я наткнулся на ту, что лишь притворялась конфетой. Она-то и оказалась камнем, о которую разбились все былые иллюзии.
Той самой, что не была конфетой, оказалось утро среды…
Осеннее утро. Среда, ничем не отличавшаяся от других таких же дней. Я приехал на работу, как всегда, приступил к рутине. Ничто не предвещало катастрофы, хотя ощущение грядущей беды висело в воздухе офиса уже давно, как осенний туман. Подобные ощущения витали дома перед разводом, и все действительно кончилось расставанием. Жена просто собрала вещи и ушла. В прошлом месяце мы официально развелись.
Божко Андрей Вадимович. Начальник Управления закупок. Грузный, коротко стриженный, с тяжелыми, крупными чертами лица. Когда-то, семь лет назад, он казался мне волевым руководителем, ценившим рвение. Благодаря ему – надо отдать должное – я и поднялся до начальника отдела снабжения. Но по мере моего роста наши личные отношения катились под откос. Его истинное лицо проступало все явственнее. Наши взгляды все чаще были направлены в разные стороны.
Для Божко должность была не службой, а кормушкой. Источником сомнительного «дохода» – деньгами и прочими благами. Сам он оставался в тени, подписи и рискованные распоряжения ложились на нас, исполнителей. Другие его черты: раболепие перед начальством, каким бы абсурдным ни был их приказ, и барское презрение к подчиненным. Мы были для него крепостными, обязанными перед ним своим положением его милостью. Он умел слушать – но только фаворитов. Сам же специалистом был никаким, поставленным «сверху», но мнившим себя гением управления. Громкий голос заменял ему компетентность. Лишь в одном он был непоколебим – в умении «дергать рычаги», отстаивая интересы своего управления.
Сначала просьбы. Потом – настойчивые рекомендации. Я выполнял. Но когда пришли указания, грубо попиравшие не только корпоративные правила, но и закон, я начал сопротивляться. Пытался достучаться до Божко, объясняя чудовищные риски. Казалось, получалось – на время. Потом я почувствовал его взгляд, скользящий мимо меня. Недовольство копилось, как грозовые тучи.
