Жесткий осенний ветер хлестал в желтый прямоугольник окна в угловом кабинете последнего этажа флигеля старинного здания клиники. Сыпал мелкий дождик, перемешиваемый порывами ветра и наполнявший уличное пространство плотной взвесью. Заряды жухлых тополиных листьев, мокрых и тяжелых, с регулярностью маятника барабанили в стекло.
Стояла глубокая ночь, больные давно спали, в опустевших врачебных кабинетах было темно, и только в одном из них продолжал гореть свет. За столом с тяжелой толстой столешницей, поддерживаемой двумя массивными тумбами с выдвижными ящиками, сидел усталый человек в мятом белом халате и, склонив голову к самому столу, что-то быстро писал. Красные от напряженной работы глаза доктора слезились, и он поминутно вытирал их рукавом халата. Справа на столе громоздилась кипа исписанных неразборчивым почерком карточек больных, слева же лежала еще более высокая стопка чистых карточек, которые тоже требовалось заполнить.
Мужчина в белом халате спешил. Завтра к середине дня должна прибыть проверка из головного офиса компании, занимающейся клиническими исследованиями нового препарата, а еще сегодня утром документация по больным, которую будут проверять, сияла девственной чистотой.
Кто ж знал, что испытания лекарства внезапно остановят, а разработку нового революционного препарата свернут на стадии клинических исследований. «Видимо, препарат где-то выдал серьезные побочные действия, – решил доктор, – а может быть, даже и помер кто-нибудь – механизм действия-то новый, не изученный».
С одной стороны, то, что клинические испытания свернули, обидно, но с другой стороны, под это дело можно что угодно предъявить. Ведь за каждого пациента должны заплатить, причем весьма неплохие деньги. Не важно, что выдать препарат успели только трем больным – очень уж заболевание специфическое, но проект закрывают, поэтому сколько пациентов получали лекарство, на самом деле проверять никто не станет, главное – бумаги заполнить как следует.
По этой причине и сидел врач за полночь в опустевшем крыле клиники и строчил что есть силы в бланках карточек больных: «… женщина тридцати семи лет, материально обеспеченная, под влиянием непреодолимой тяги неоднократно совершала кражи мужских вещей в магазинах, кражи носили импульсивный характер, украденные предметы материальной ценности для пациентки не представляли…» Время от времени доктор сверялся с записями в потрепанном блокноте: «… мужчина двадцати двух лет неоднократно брал без спросу малоценные предметы и личные вещи соседей по студенческому общежитию, при этом к своим сокурсникам неприязненных чувств он не испытывал и желания им отомстить не имел, бредовыми и галлюцинаторными расстройствами не страдает…» Карточки пациентов ложились в стопку заполненных одна за одной. «…женщина тридцати шести лет после развода с мужем страдает тревожными расстройствами, регулярно уносила с работы ненужные ей вещи, принадлежащие ее коллегам, после совершения кражи испытывает острое чувство вины, способствующее дальнейшему нарастанию тревоги, по характеру работы имела доступ к крупным суммам наличных денег, однако попыток похитить даже незначительную сумму не предпринимала…»
