В тот день, когда я умер, небо наконец-то разродилось крупными белыми хлопьями. Кружась, они медленно падали на Сеульские улочки являя собой чудо, которого многие ждали в тот бесснежный сочельник.
Я сидел, привалившись спиной к куче строительного мусора и сплёвывал на бетонный пол вязкую кровавую слюну, пока этот урод расхаживал передо мной напевая дурацкий мотивчик и явно наслаждаясь тем, что видит. Он скалил зубы в жутковатой улыбке, склонив голову на бок и довольно прищёлкивал языком.
Ему нравилось.
Нравилось до безумия.
Потому что безумием был он сам.
Жаль, что я не замечал этого раньше.
– Больно? – поинтересовался он, когда, согнувшись по полам от его очередного удара, я пропустил несколько вдохов. Лёгкие словно схлопнулись и отказывались наполняться кислородом, который был мне так необходим. – Знаю, что больно. – Всё ещё скалясь, ответил он за меня. И я подумал откуда ему знать? За всё время, что я его знал, я ни разу не видел на нём ни единого синяка. – Не помирай раньше времени! – То ли попросил, то ли приказал он, присаживаясь на корточки рядом со мной.
Он курил.
Затягивался и шумно выдыхал струю светло-серого дыма. Затянувшись в очередной раз, он выдохнул дым прямо мне в лицо. Всё бы ничего, только я в этот момент сделал вдох. Первый после удара и жадный, будто он был призван спасти мою жизнь. Что на самом деле совсем не так, если учесть то, что я всё-таки умер.
Я закашлялся, чувствуя горечь табачного дыма у себя в горле, а он хлопнул меня по плечу, словно мы дружили с пелёнок и сказал:
– Вот и хорошо!
Он сделал ещё одну затяжку, после чего поднёс окурок к моему лицу и выждав всего мгновение, прижал горящий кончик к левой щеке. Острая боль, похожая на затянувшейся удар током, отозвалась во всём теле. Даже там, где ещё остались не тронутые побоями участки. Я сжал зубы так сильно, что, уверен, был в шаге от того, чтобы их сломать. Но, пусть бы и так. Всё лучше, чем пролить слёзы или начать умолять, как он того и добивается.
– А ты терпеливый малый, – огорчился он. – Другие сдавались гораздо раньше.
Он убрал окурок от моего лица и бросив его на бетонный пол, раздавил как никчёмную букашку.
Как раздавит и меня.
Как сделал это со всеми, кто был до.
– Ты ломаешь мне кайф! – посетовал он, вытягиваясь во весь свой не большой рост в сто шестьдесят сантиметров. Его тёмно-синяя школьная форма с торчащим белоснежным воротом рубашки – делала его похожим на обычного ученика старших классов. А короткостриженые волосы и очки – отличником, коим он и являлся. Только настоящий психопат мог быть таким усердным в учёбе. Ну, или сын директора школы.
