Кондиционер в моей машине барахлил уже целую вечность, но сегодня, наконец, приказал долго жить. Я приоткрыл окно слева от себя. В салон сразу же проник тягучий, удушающий зной, который неприятно прилип к коже. Несмотря на то, что я ехал на довольно ощутимой скорости, которую только могло позволить наличие других машин и состояние дороги, желаемой прохлады я не получил. Я опустил стекло до упора и наполовину приоткрыл второе – то, что напротив. Теперь жаркий воздух небольшим ураганом блуждал по салону, дорожная пыль залетала в окна и сразу же оседала на руле, зеркале заднего вида, на радио, которое теперь извергало из себя только шумные помехи, на моем языке, с противным скрипом скользя на зубах. Я попытался сплюнуть ее в окно. Слюны практически не осталось, а в горле, уже с десяток миль, как пересохло. Бутылку с водой я с собой сегодня так и не взял, понадеявшись на этот чертов кондиционер. Как назло, трасса пролегала через обширные поля, которые бесконечно широко раскинулись по обеим сторонам дороги. До ближайшего городка было ехать добрых миль 50. Я ещё сильнее вдавил педаль газа в пол. В боковых зеркалах отразился столб пыли из-под задних колес. Я закашлялся неприятным, хриплым кашлем. Сейчас бы воды…
Солнце над горизонтом почти перевалило через зенит, но и не думало ослаблять свою мощь. Я поморщился, когда дорога вильнула вправо и в лицо сразу ударил его яркий свет. Мало мне было его удушливого кулака, который сдавливал горло и, казалось, мозги, так оно ещё и решило меня ослепить?
Наконец, впереди замаячило какое-то невысокое строение. Первый признак того, что рядом есть, как максимум Wallmart, а, как минимум, какой-то захудалый маркет без названия и без вывески. По крайней мере, там, чем бы это ни было, была кола. Эта кола была в каждом гребаном магазине в этой гребаной стране. Капитализм в его худшем проявлении, черт бы его побрал. Почему ещё я тогда должен отдавать целых два бакса за воду с сахаром? Покрашенной какой-то дрянью, к тому же.
Строение оказалось полуразрушенным домом в два этажа. В нем уже отсутствовали почти все окна, а дверь держалась на одном честном слове или чисто из принципа. Газон перед домом не имел ничего общего с аккуратно подстриженными лужайками где-нибудь в пригороде Лос-Анджелеса, а порос добротной сорной травой, местами пожухлой, но вымахавшей на приличных 40 футов. В общем, и сам дом, и его окружение выдавали полнейшее отсутствие людей, а значит, и хоть чего-то, чем бы я мог промочить горло.
Я громко выругался. Правда, у себя в голове. На то, чтобы сделать это, на, адски раскалённом, воздухе, не было ни сил, ни желания.
