Дым от очага, пахнущий печеным хлебом и яблоневой ветошью, был самым сладким ароматом в мире. Анна прикрыла глаза, втягивая его, слушая привычную симфонию родной деревни Ольховый Кряж: ритмичные удары молота отца из кузни, мычание коров на выгоне, смех ребятишек, гоняющих по улице кур. Вечерний воздух был теплым и густым, как мед.
Она сидела на завалинке своего дома, оттачивая на точильном камне отцовский охотничий нож. Длинные темные волосы падали на плечи, а глаза, цвета летнего неба, щурились от заходящего солнца. Ей нравилось это простое занятие, монотонный скрежет стали, обещающий остроту и порядок.
– Эй, Анна! Прибери уже свою красоту с крыльца, а то парни сходят с ума, – прокричал сосед, проходя мимо с телегой сена.
– Пусть сходят, – улыбнулась она в ответ, не поднимая глаз. – Меньше дураков на дорогах будет.
Мир был прочным и понятным. Он состоял из труда, простых радостей и тихой, ничем не омраченной любви к этому уголку земли. Она была его частью. Дочерью кузнеца. Красой Ольхового Кряжа. Девушкой с добрым сердцем и ясным взглядом.
Первый крик пришел с запада, со стороны леса. Не человеческий крик, а визг, полный такой чужеродной боли, что у Анны похолодела кровь. Симфония деревни смолкла, сменившись настороженной тишиной. Потом залаяли собаки. Тревожно, почти истерично.
И тогда на деревню обрушилась ночь.
Не та, что приходит с закатом, мягкая и звездная, а живая, дышащая, злая тьма. Она выползла из-за деревьев плотной стеной, поглощая последние лучи солнца. В воздухе запахло гнилой листвой, могильным холодом и медью.
– К оружию! К оружию! – закричал кто-то, но его крик тут же оборвался, захлебнувшись булькающим звуком.
Анна вскочила на ноги, сжимая рукоять ножа. Из теней на улицу высыпали они. Фигуры в лохмотьях, с мертвенно-бледной кожей и горящими красными точками вместо глаз. Упыри. Они двигались с неестественной, дерганой скоростью.
Началась бойня.
Один из них впился зубами в горло ее соседа, того самого, что только что шутил с ней. Фонтан алой крови брызнул на засохшую землю. Другой схватил ребенка за ногу и с размаху ударил его о стену амбара. Хруст костей был оглушительно громким.
«Нет. Этого не может быть».
Анна побежала к кузне. «Отец!» В горле стоял ком. Вокруг царил ад. Она видела, как старика Петра распороли когтями, и его внутренности, серые и розовые, вывалились ему на ноги. Видела, как две твари разрывали на части молодую мать, не обращая внимания на ее мольбы. Воздух стал густым от запаха крови, смерти и испражнений.
Она ворвалась в кузню. Отец стоял с огромным кузнечным молотом, лицо его было искажено яростью и ужасом. Тело матери лежало у его ног, с вырванным горлом.
