Глава 40. Обманчивые побережья
Август
Картинки прошлого лихорадочным роем мелькали под закрытыми веками.
Суровое северное лето. Редкая зелень на фоне свинцового моря вдоль изрезанной береговой линии. Чёрная твердь крепостных стен на высоком уступе была как никогда величава и стыла. Солнце скупо и холодно одаривало край теплом. Лишь цветы на отвесных скалах, розовые, как щёки простуженных, горели в этом серо-землистом пейзаже.
Августу было восемь, когда первая волна неведомой хвори унесла треть населения королевства Прэстан. Она переносилась от человека к человеку, от зверя к зверю. Только птиц не трогала. И те пировали на улицах города, лакомились, тараща налитые кровью глаза.
Ещё треть наградила беда различными недугами. Одного скрючило так, будто великан из сказок пытался завязать человека узлом на счастье, как шейный платок. Другой остался хромым или вовсе конечности обратились в сухие безвольные палки. Нутро третьего отказывалось принимать обычную пищу, отчего человек, лишённый возможности выбора, сгорал за краткое время. Да, редким счастливцам перепадали растения с юга, способные ненадолго унять боль, насытить, но купцы после пары обменов остереглись и больше не гоняли корабли на север, дабы не привезти домой чудовищной хвори.
А она не глядела на титулы и принадлежность к божественным племенам. Она брала всех, кто неосторожно укрылся её белым саваном, заместо своего одеяла. А у бедняков и одеял, считай, никаких не было. Вот им и досталось больше всего.
Не повезло и королеве Нарьятта-Нэррэ. Недуг расколол её зрение, сделал глаза мозаичными, а вскоре и вовсе слепыми. И только цветная пелена глазных яблок, будто опал с примесями, говорила о неестественно приобретённом дефекте. Венценосный супруг её, не доставшийся неизлечимой болезни, выбивался из сил, стараясь поднять королевство с колен. А жена, вдруг отлучённая от управления, от столь милых ей встреч с подданными, от торжественных обедов и балов, нашла утешение в воспитании сына.
В один из летних дней юный принц, как было заведено у них по теплу, свёл королеву-матушку к морю подышать свежим воздухом, откуда не слышался запах сжигаемых в городе тел. Август поставил складное кресло для леди, подложил под спину подушку, а позади воткнул в мелкую гальку широкий зонт от солнца, которое, будто в насмешку, палило в те дни нещадно, не утаивая ни одного уродства, выскабливая из тени даже самых немощных людей.
Через каждые десять минут Нарьятта-Нэррэ подзывала сына, дабы убедиться, что с ним всё в порядке. Она поднимала голову, и её ветвистые рога – символ принадлежности к Энба-оленям – задевали колокольчики, висящие на спицах зонтика. Мелодичный звон вторил плеску волн и шёпоту ветра, разносился чарующей мелодией над отдалённым пляжем.
