В густом лесу, где по утрам пахло мятой и мокрой корой, жил зайчонок по имени Тимка. У Тимки было слабое зрение: мир казался ему расплывчатым, как будто на стеклышки его больших круглых очков кто-то подул теплым паром. Он протирал их мягким листиком подорожника, щурился и старался запомнить каждую тропинку на ощупь – по запаху травы, по звуку ветра, по тому, как под лапками хрустит шишка.
– Играем в прятки! – кричали зайчата и белки, но тут же шептались: – Только Тимку не зовите, он всё равно нас не найдет.
– В догонялки! – пищали, и кто-то добавлял тихо: – Он споткнется о корень, лучше без него.
Тимка слышал эти слова. Сердце у него сжималось, как на морозе, но он никого винить не пытался, он просто садился на корень старого дуба, слушал, как лес дышит, и учился различать мир по другим приметам. Он знал, где жужжит крупный шмель, а где тоненько поет комар. Знал, как звучит шаг белки на коре – шур-шур! – а как ступает ежик – тихо, как дождь по сухим листьям.
Однажды вечером, когда солнце уже подныривало за верхушки елей и лес становился наполовину золотым, наполовину фиолетовым, Тимка услышал странное мяуканье. Оно было не сердитое и не громкое, а обезумевшее от грозящей беды, как будто кто-то звал на помощь.
– Эй, кто там? – осторожно позвал Тимка, поднимая уши.
– Я тут… – отозвался тоненький голос. – Я… котик. Меня зовут Рыжик. Я заблудился.
Тимка нащупал взглядом светлое пятнышко – это и был Рыжик. У котика дрожали усики и хвост, а на лапке запуталась лопуховая репейка.
– Не волнуйся, – мягко сказал Тимка. – В нашем лесу тропинки любят тех, кто идет с добрым сердцем. Снимем репейку – и пойдем.
Он ловко, осторожно, чтобы не дернуть больно, вытащил репейку из шерсти Рыжика.
