Над столицей Трисемнадцатого царства с раннего утра ярко светило солнце, что для первых дней лета, по мнению летописцев из местного монастыря святых Емели и Герасима, было ничуть не удивительно. Вот ежели бы оно так светило ближе к ночи, да еще в конце осени, тогда другое дело. Тогда это попахивало бы чародейством. Правда, чародейством не злокозненным. Злокозненное чародейство в Трисемнадцатом царстве было запрещено еще при дедушке нынешнего государя.
Конечно, кое-кто и нонче продолжал исподтишка заниматься сим грязным делом, поскольку очень уж оно было прибыльным. Однако тогда нечестивец рисковал угодить в один из подземных казематов Тайной канцелярии, а оттуда мало кто выходил на белый свет в добром здравии, ежели вообще выходил. Но, как говорится, не надо нарушать указов царских и будешь ты до конца дней своих, если уж не дюж, то жив-живехонек.
Солнечные лучи поглаживали золотые маковки церквей, острые шпили сторожевых башен, черепичные крыши боярских теремов и даже кое-что перепадало тесовым крышам посадского люда. Но больше всего тепла и света, доставалось, конечно, белокаменным палатам Его Величества Михаила II Красноречивого. Во всяком случае, Его Величество даже спросонья был в этом абсолютно уверен.
Витражи стрельчатых окон тронного зала дворца сияли всеми цветами радуги, придавая просторному помещению исключительно праздничный вид, хотя в сей утренний час здесь шла самая что ни на есть обыденная работа державной направленности. Думный дьяк Фома корпел за конторкой над составлением годового бюджета, а Его Величество дремал на троне, подпирая голову в летней короне крепкой, натруженной ладонью.
Через приоткрытые окна до царских ушей доносилась раздольная песня про беспредельную и, что удивительно для текущего исторического периода, совершенно бескорыстную любовь к родному краю, от чего, собственно, Михаила II и клонило в сон, не смотря на то, что к государственным делам Его Величество всегда относился самым серьезным образом. В отличие от своего тятеньки, Митрофана III Веселого, который частенько неглижировал своими обязанностями помазанника божьего.
– Долго ли еще Нам ждать, Фома? – с трудом открывая глаза и приподнимая голову, справился царь Михаил у дьяка.
– Заканчиваю, Ваше Величество, заканчиваю… Айн момент.
– Айн момент… Между прочим, в Треклятом государстве никто уже гусиными перьями не пишет.
Глаза государя сызнова медленно закрылись.
– Как так? – не отрываясь от работы, спросил Фома. – Быть такого не может.
