Посвящается бесстрашным мистикам-творцам,
мученикам и героям. А также нашим родным
умершим – с беззаветной любовью и надеждой
на встречу.
Передо мной старая фотография: моя мать, в пестром платье, на котором почти шевелятся ромбы и цветы, сидит на скамье, я – толстый, пухлый ребенок, стою рядом; кругом – раскидистые деревья, ветви, блики, не то обычный сквер, не то что-то, похожее на рай. Мать еще молода, платье открывает ее круглые точеные колени, не тронутые ни старостью, ни болезнями, она смеется, радуясь, видимо, тому, что рядом с ней ее ребенок, а может быть, просто – хорошему дню.
Смеюсь и я.
1.Время. Детство.
Что такое время? Когда мы говорим «время», рядом сразу встают слова, ему тождественные: Бог и смерть.
Говоря о времени, нельзя не отметить один странный парадокс – при своем бесспорном могуществе время непредставимо, оно везде и вместе с тем его как бы нет вовсе.
Существуют воронки времени – небольшие искаженные пространства, они окутаны густым белым туманом и ведут в параллельный мир.
Где-то существует и таинственная кладовая, хранящая наше прошлое, настоящее и будущее –в этой кладовой, на недоступной для нас высоте, находится в с ё.
Есть простой, проверенный способ вернуть утраченное время. Надо вспомнить прошлое, давным-давно прожитый день, все его краски и неповторимые подробности. Ничего нового тут нет, и возвращение не настоящее, а мнимое, но я все-таки попробую выпустить птицу из клетки, вернуть что-нибудь.
Еще в детстве я поняла, что самое чудесное, и вместе с тем самое настоящее, что только может быть в жизни – это книги. Книгами для меня тогда были сказки – те, которые имелись дома в моей личной собственности, и те, что мать приносила из библиотеки. Книги пленяли, ошеломляли, до жара, до дрожи. Дивом казались и черные буквы и, конечно же, картинки, картинки. Помню, как меня однажды поразил рисунок к сказке Шарля Перро: кто эта женщина с прической-башней, в пышном платье, расшитом крупными красными розами? Я испытала чувство сродни ожогу. Какие высокие странные волосы, а платье-то, платье, ну прямо сад! В книге Кэрролла была картинка попроще – Алиса за руку с Королевой бежит по каким-то холмам, и хотя на этой картинке не было ни причесок-башен, ни роз, вместо них существовало нечто неуловимое, что хотелось объяснить, разгадать, что уязвляло сердце. Младшая сестра Алисы, Суок, шла в своем шумящем наряде среди сверкающих паркетов, свечей, зеркал и вдруг оказывалась с фонарем в руке в мрачном зверинце, полном всяких ужасов. Сказки Шахерезады не пестрели рисунками, но сами походили на драгоценный камень, на яркий цветок. Наконец, помню теплый летний день, я, рискуя свалиться со второго этажа, сижу с ногами на подоконнике и читаю «Приключения Пиноккио»; сказка тогда, впрочем, совершенно затмилась голубизной неба, солнцем, зеленью и пьянящим ощущением опасности. Мне нравилось и просто прикасаться к книгам, нравились их твердые и глянцевые обложки, от них исходил запах такой же, как от сластей, и то, что к этому запаху примешивалось что-то канцелярское, делало его еще вкуснее. Без лишних предисловий вернем мокрый летящий снег, ребенка, держащего в руке конфету, сцену кукольного театра, где вот-вот начнется представление. Здесь, на сцене, тоже будет видимость снега, говорящие зайцы будут кланяться у раскрашенного окна. Зайцы кланялись и болтали без умолку, но их простецкие страсти волновали меньше, чем книги. Упраздним-ка этот невеселый театр. Он делается все меньше и меньше, и поднявшийся ураган уносит его прочь. Ветер треплет верхушки деревьев, и уже ничего не разобрать, кроме мокрого кремового снега, летящего с небес. Где-то там, за снежной бурей, за семью горами притаилось мое детство с дремучей травой и немеркнущими звездами. Но точно ли она далека, эта зачарованная страна, или она рядом и ждет, чтобы с ней заговорили? Мне известны волшебные слова, и горы расступаются, а бури как не бывало. Вокруг меня сквер с ветвями и бликами, не черно-белый, а разноцветный. Громко поет какая-то птица, на моем голубом платье нарисованы якоря и корабли. Я отвернулась от матери и разглядываю майского жука на дорожке. На скамье стоит ведерко, синее с золоченой каймой, в него воткнута лопатка, оно доверху наполнено сыпучим песком. Но песок мне наскучил, я созерцаю насекомых. Вот хлопотливый муравей тащит травинку, а вот толстый шмель вцепился лапками в упругую ветку. Божья коровка сидит на зеленом листе и думает свои нехитрые, коротенькие мысли. К темному стволу прилепилась бабочка в нежном и ярком шелку. Сквер полон крохотных существ, загадочных, добрых, бессмертных. Пусть они снуют и летают посреди своего бессрочного лета, и пусть ребенок, замерев в изумлении, смотрит на них широко раскрытыми глазами. В детстве мы близки и к ангелам, и к зверям. О первых душа еще не успела забыть, со вторыми нас роднит блаженная радость узнавания. Эта радость неизъяснима, но я буду о ней говорить. Оно до сих пор со мной, то особенное чувство, когда ты только пришла в мир и с удивлением озираешься, оглядываешься. Удивление, впрочем,
