– Прошу вас…
Девушка лежала на земле так неподвижно, что в какой-то момент он подумал: это статуя, созданная гениальным ваятелем. Это не кожа, а мрамор, который светится и дышит, познав руку мастера, обратившись из грубости вещественного ничто в жизнь.
Потом он все-таки заметил движение: девушка пока еще дышала, обнаженная грудь поднималась и опускалась, соски затвердели от холода – и он даже испытал мгновенное разочарование.
Впрочем, оно быстро прошло.
Он посмотрел на небо: собирался дождь. В этом году лето почти ничем не отличалось от осени, горожане даже не убрали пальто и плащи, скользили по улицам угрюмыми тенями.
Нет, отвлекаться не следовало. Когда создаешь слово, способное раздвигать границы между мирами, ты не должен думать о пустяках.
Бескровные девичьи губы шевельнулись, и он услышал едва различимый шепот:
– Пожалуйста, нет…
Он склонился над девушкой, заглянул в свежее юное лицо – еще вчера она улыбалась, выбирая новое платье, и жизнь расстелилась перед ней пестрым цветочным ковром. Нежная, хрупкая, невинная – вскоре она, как и остальные, обретет твердость и суть.
Зазвучит. Займет свое место в общем хоре.
– Ты ни в коем случае не должна бояться, – ободряюще произнес он. – Тебе не будет больно, я обещаю. Просто подожди, и ты все поймешь.
Он вынул нож и с аккуратной осторожностью каллиграфа вычертил на девичьей груди руну Азгар. Заструилась кровь и сразу же хлынул дождь, размывая ее ручейками.
– Азгар, – произнес он, убирая нож. – Возвращение мертвого в мир вещей. Пятая.
Удар должен быть милосердным – в конце концов, ему никогда не нравилось заставлять кого-то страдать. Чужие мучения его не радовали; он с презрением относился к душегубам, которые наслаждались страданиями своих жертв.
Удар был быстрым: огонь сорвался с кончиков пальцев, рассеялся, и девушка шевельнула губами, каменея в небытии.
Вот теперь она стала статуей. Огонь погас, остался камень.
Он выпрямился, поправил капюшон плаща. Ну что за погода? Бесконечный дождь и холод. Того и гляди, снег пойдет, и это в августе. А еще…
Он обернулся, но никого не увидел. В лесу было глухо и пусто. Грибники и охотники сидят по домам, носа не высовывая наружу.
Тогда откуда взялось это ощущение чужого взгляда на спине? Он чувствовал, как кто-то смотрит: испуганно, потрясенно.
Незримый наблюдатель смотрел, не в силах оторвать глаз. Не зверь, не дух, не смерть сама – просто человек, молодая женщина; чем дольше она смотрела, тем ярче вставал ее образ.
И наблюдательницу надо было найти – чем скорее, тем лучше.
Его служение не нуждалось в свидетелях.
