Памяти замечательной Астрид Линдгрен
Ей-богу, выражение «я люблю свою работу» звучит банально. Но я, как раз, и принадлежу к той категории, о которой говорят, что работа – это их жизнь. Это, правда, несколько парадоксально. В смысле употребления слова «жизнь», раз уж речь обо мне!
Я делаю свою работу на общественных, если так можно выразиться, началах. Просто, больше некому. Да и кто сделает это лучше? Работа – мое предназначение и мой крест, но я не ропщу. Просто, воспринимаю как данность. Жаль только, что у меня совершенно не остается времени на личную жизнь. Я красива – не как любая другая! Смею думать, неординарна, как никто. И одинока. Это тоже я констатирую как факт. Не облекая в форму излишней печали или разочарования, хотя, наверное, могла бы.
Итак, эта работа не приносит мне ни денег, ни любви, ни… Ах да, вот он – резон! Я чертовски известна. Можно даже сказать, популярна и прославлена. Добрая ли это слава или худая, не берусь судить. Дело в том, что она мне глубоко безразлична и, следовательно, не приносит удовлетворения. Почему же я делаю это? Да. Почему?
Когда я выбираю наряд, когда протираю зеркальную гладь своего инструмента, когда собираюсь в дорогу, я истинно наслаждаюсь собой, я слышу гармонию небесных сфер и перезвон колокольцев Земли, я внемлю хору освобожденных и вижу край того сияния, в которое сама никогда не смогу влиться. Я никого не оплакиваю. Сочувствую? Пожалуй. И ни в коем случае не жалею. Жалость, как свойство души, мне не ведома. Как не ведомо, что такое душа. Я ничего не знаю об этой странной субстанции, которой дорожат живые существа, хотя, казалось бы, кто ближе меня к одному из ее возможных проявлений – к жизни?
Среди моих клиентов каждый третий – знаменитость, каждый четвертый – сенсация. Мои воспоминания кинутся публиковать, стоит лишь шевельнуть пальцем. Без лишней скромности – никто не в силах противостоять моему обаянию, никто просто не решится отказать мне. Но, увы, мои воспоминания таковыми и останутся. Это скорее симпатии, а не научные изыскания, и я бережно коллекционирую их. Ведь, по большому счету, они – все, что у меня остается от моей сумасшедшей деятельности. Их подборка всегда в порядке, аккуратно, на полочках, и иногда, в редкие минуты отдыха, я сдуваю с них пыль, достаю, разглядываю. Вряд ли, узнав содержание этих воспоминаний, вы будете довольны! Вы, люди, во всем ищете величие. Забывая, однако, что истинное величие проявляется лишь, когда теряешь все, чем дорожил. И остаешься при этом собой.
У меня только один враг – время. Не в том смысле, что оно прибавляет мне морщин и отнимает изящества, нет. Я принадлежу к тем редкостным красавицам, над которыми оно не властно. Но с каждой секундой оно подбрасывает все новые задания, и я спешу исполнить их, хотя спешка – единственное, что по-настоящему раздражает меня. Вам этого не понять. Вы торопитесь жить! Ускоряете время, искусственно создаете его, подчиняетесь ему, даже раболепствуете перед ним. Вы торопитесь догнать манящую цель, которую сами выдумали и которой никогда не достигните. Достигая ее видимой границы, вы ориентированы на следующий вожделенный объект, не желая насладиться мгновением победы. Вы торопитесь даже умирать! И этим повергаете меня в глубочайшее изумление, ибо нет большей глупости, чем торопливое окончание того, что, в общем-то, составляет смысл существования. Вам бы вовремя понять это, но нет! Когда приходит срок: «Лишь бы скорее!» – умоляете вы, хотя до этого сопротивлялись с бессознательной звериной волей. А я вынуждена спешить и всегда успевать вовремя! И хотя моя пунктуальность вошла в поговорку – по мне лучше не сверять часы. Я никогда не опаздываю, но это иная точность – точность змеиного укуса, точность клинка профессионала.
