© Алёна Харитонова, текст, 2025
© Екатерина Казакова, текст, 2025
© Елизавета Антонова, обложка, 2025
© Walted, леттеринг, 2025
© RUGRAM, оформление, 2025
Темнота была непроницаемая. Он сперва даже решил, будто ослеп. Нос ему, по всему судя, сызнова сломали. Дышать приходилось ртом, как собаке. В висках гулко тукала кровь. Хотелось пить.
Фебр с трудом поднял тяжёлую голову, надеясь понять, где очутился, но в кромешной темноте так ничего и не увидел. Попытался шевельнуться – не смог. Только понял, что подвешен, словно шкура на распялках: руки разведены в стороны и крепко стянуты верёвками – ни опустить, ни свести вместе. Тело отзывалось глухой болью. Сколько он корчился тут, обвиснув в путах? Судя по тому, как затекли плечи и спина, долго. Полонянин завозился, пытаясь подняться с колен, но туго натянутые верёвки держали крепко – не встанешь.
– Плохо тебе? – вдруг спросила темнота женским голосом.
Обережник промолчал.
– Стони, коли больно. Зачем терпеть? Всё равно никто не услышит.
Сквозь узкие щёлочки заплывших глаз ратоборец разглядел смутные очертания женщины и хищную переливчатую зелень звериного взгляда. В груди Фебра жарко полыхнуло. Дар рванулся прочь, но жёсткий кулак волколачки врезался в живот. Узник задохнулся и скорчился, насколько позволяли путы. А через миг на его голову обрушился ледяной падун.
Вода текла по лицу, капли щедро сыпались с волос. Фебр с трудом сделал судорожный вдох и жадно облизал разбитые губы. Хотелось наклонить голову и высосать из набрякшего ворота влагу, чтоб заглушить горько-солёный привкус во рту. Гордость не позволила.
– Больше воды не будет. Долго, – насмешливо сказала ходящая.
Фебр не вслушивался в её слова. Его накрыло осознанием, что всё произошедшее не сон и не горячечный бред. На него не просто напали, его пленили. Как такое возможно? От бессильной ярости шумело в ушах, а ещё кружилась голова да вскидывалась к горлу вязкая волна дурноты.
Волколачка подошла близко-близко и с усмешкой спросила:
– Плохо быть беспомощным, верно?
Ответом ей опять стала тишина.
Скрипнула дверь. В узилище вошли.
Фебр различил лишь силуэты. Пятеро.
– Что, охотник, – обратился к пленнику один из вошедших, – опамятовался никак?
Голос был молодой, спокойный. Не звучало в нём ни безумия, ни голода. Будто человек говорил.
